— Говори, — глухо и на этот раз совсем уж безжизненно приказал Ян. — Я буду ставить и вынимать шилья. Пороть прутом. Повешу на ноги грузы. Через три часа ты будешь мечтать о двух вещах: глотке воды и обмороке. Первого не получишь, а из второго я тебя вытащу. Говори.
Три часа — это почти лесть. Не выдержу я столько. Сознание уже уплывало, а голос палача звучал не громче шепота ветра. Преторианец облокотился на меня и надавил вниз, доворачивая суставы с омерзительным хрустом. И тут же вырвал из тела одно шильце. Уже сквозь взрыв невыносимой боли я понял, что он дернул два оставшихся одновременно. Свет погас.
В темноте жарко и пахнет гарью. А еще очень страшно, будто пожар устроил я. Красное зарево обступает со всех сторон. Надо бежать, а я не могу пошевелиться. Рядом топливо на складе. Взорвется. Слизнет белым пламенем, сметет ураганом, как пушинку. Отпустите меня! Отпустите!
Мир взорвался, протащив меня через бездну обратно к свету. В ушах, во рту и в носу оказалась ледяная вода. Я отфыркивался и тряс головой. Сквозь мутную пелену проступали очертания большой лужи под ногами. Боль затихла ровно настолько, чтобы я из одной сплошной и невыносимой снова начал выделять оттенки. Огонь на спине соперничал с выкрученными суставами, и вместе они играли первую партию в симфонии моих страданий.
Едва я вспомнил про палача, как случилось немыслимое. Ведро с остатками воды упало на пол, а следом за ним рухнул господин преторианец. Тело в кровавой форме выгибалось дугой и ломалось в судорогах у меня на глазах. Упал Ян не удачно, в угол помещения. Махал руками и бился головой об стены. Его рвало желто-зеленой пеной. Омерзительное зрелище. Я искал и не находил в себе радости от страданий палача. Если не вытащить запавший язык, Ян задохнется. А ведь я болтаюсь на дыбе в одной из многочисленных комнаток претории, куда нет особой нужды заглядывать кому-то постороннему. Даже если Тезон найдет меня через день или два, мышцы и сухожилия успеют порваться. Я уже никогда не смогу шевелить руками.
Преторианец затих и обмяк, оставшись в неестественной позе. Черная повязка сползла с головы, обнажив пустую изуродованную глазницу. Из нее по левой половине лица расходились длинные шрамы.
— Ян!
Крикнуть не получилось, слишком мало воздуха я смог вдохнуть за раз.
— Господин офицер!
Тело в красной форме не шевелилось. Меня охватила паника. Проклятье, никогда бы не подумал, что увижу, как вместо жертвы на пытках умирает палач. Фантасмагория, как она есть. Мне плевать, чем таким страшным болел одноглазый, мне плевать какую смерть и в каких муках он заслужил. Не здесь и не сейчас!
— Слава Королеве! — крикнул я так громко, как только мог.
Палач зашевелился и открыл глаз. А я тихо выдохнул.
Ян приходил в себя, бесцельно шаря руками по стенам, словно пытаясь уцепиться за реальность покрепче. Спутанные соломенные волосы стали темными от пота и крови. Знатно он приложился. Голова разбита, как после хорошей драки. Желто-зеленую пену со рта Ян вытер рукавом и попытался очистить от рвоты китель.
— И часто с Вами такое бывает, господин офицер?
Подрастерял я пиетет к высшему командованию васпов. Хотя в моем положении ничего удивительного в этом не было. Трудно блюсти субординацию, провисая на вывернутых из суставов руках.
— Вопросы здесь… задаю я, — ответил Ян, нашарив на полу потерянную повязку. — Для неофита-выпускника… ты слишком дерзок.
Давай, двинь мне за это в челюсть, только на ноги сначала встань.
— Человек… не выдержал бы, — сказал преторианец, усаживаясь на пол и закрывая повязкой уничтоженный когда-то глаз. — Орал, скулил и просил пощады. Ты крепкий. Но не такой, как васпы. Рано отключился.
Ян был прав. Цзы’дарийцы действительно сильнее людей, но до их генно-модифицированного варианта нам все же далеко. Не знаю, что решат наши ученые по результату операции, но мне бы не хотелось ради лишнего часа молчания на пытке превращать родную планету в один огромный Улей.
— Запаха …нет, — продолжил Ян. — Кровь странная.
Проклятый запах не давал мне покоя. Если на специфический тошнотворно-приторный аромат, исходящий от васпов, обращают так много внимания, значит, это не просто особенность вида, а нечто определяющее. Что? Думать уже не хватало сил. Слова преторианца о группе крови я прослушал. В глазах опять потемнело, и пустой желудок свело спазмом. Горела уже не только спина, но и все измученное тело. Тьма затягивала, как болото. Мягко, медленно, неотвратимо. Смыкалась над головой, воруя последний глоток воздуха. На этот раз обошлось без видений, я просто сразу очнулся.