— Это вы чудовища, — зашипел я. — Выродки без совести и моральных принципов. Озверели от власти и безнаказанности? С кем воюете? С бабами и стариками? Детей истязаете! Сила? Нет силы в победе над слабым! Трусливые щенки под юбкой Королевы!
Преторианец смотрел на меня молча, словно не слышал. Лишь на последней фразе мягко щелкнуло выдвигающееся лезвие трости, и Ян легкой кровавой тенью метнулся вперед.
— Не смей… Королеву.
Лезвие вошло под ключицу и поплыло вниз по хлынувшей крови. Во взгляде Яна плескалось бешенство. Я сделал последний вдох и начал считать мгновения до смерти. Раз… Два…
Офицер резко выдохнул и убрал оружие. На рану даже не посмотрел. Встал и вышел из допросной, оставив меня в состоянии шока.
Кошка играла с мышкой. Схватит, придавит лапой, полосонет когтями — и отпустит.
Спеленал он меня цепями, конечно, как младенца. Руку не вытащить, на брюхе не уползти. Подергавшись и окончательно выбившись из сил, я закрыл глаза. Просто лежал в темноте и думал, перебирая обрывки мыслей и пытаясь сложить из них хоть какую-то картину. Проснусь и не ничего не вспомню, как всегда. Хотелось бы верить, что это от усталости и двух срывов подряд, а не от яда королевы. Иммунитет иммунитетом, а по венам текла наркотическая гадость. Спасибо хоть обезболивали немного, или это я перестал чувствовать собственное тело?
«Да…рион».
Шепчет певучий женский голос из черной пустоты.
«Иди… ко мне».
Я связан, не могу идти. Но иду, увязая в темноте, как в трясине, едва переставляя ноги. Она где-то там, впереди. Где?
«Дарион».
Голос ближе, вибрирует нежным женским сопрано. Стрекочет тонкими лапками и шелестит невесомыми крыльями.
«Мальчик… мой»
Наливаюсь тяжестью внизу живота, успев подумать, что это неуместно и бесстыдно. Я гол как младенец. Увидит.
«Иди ко мне».
Распускается медный цветок, спадая на хрупкие белые плечи рыжей завесой. Обернись, я здесь. Все жарче и тяжелее. Играет, ускользает из рук. Звенит переливистым смехом.
«Дарион».
Не вытерплю, изольюсь. Это почти больно. Нет!
Наваждение ушло. Я проснулся в холодном поту и с отдышкой. А ведь в допросной, как в морозильнике. Скоро пар изо рта пойдет. Как долго я спал? Что еще одноглазый успел придумать за это время? Вернется и застанет меня с оставшимся после грез возбуждением. Со стыда сгорю. Спокойно, Дарион, дыши ровно. Благословенен холод, сейчас все пройдет.
Я лежал, думал о боли, о раскуроченной спине, о глубокой ране под ключицей, и образ королевы растаял. Жажда мучила немилосердно, я почти пожалел, что побрезговал пить воду из ведра.
Преторианец пришел, когда я второй раз чуть не уснул. Задумчивый, сосредоточенный и еще менее живой, чем обычно. Смотрел на меня и молчал, медлил. Неужели придумал такую пакость, что самому страшно?
— Хочешь, брата отпущу? — спросил Ян, стоя в шаге от меня.
Я хотел рассмеяться, но получилось только два раза булькнуть и закашляться.
— Хочешь, — вместо меня ответил офицер. — Поэтому сделаешь то, что я скажу.
Невероятно. Его Преторианский Гнев и Трепет решил использовать меня. Но сарказм улетучился, едва я понял, что он сначала упомянул про брата и только потом про дело. Я не верил в щедрость Яна. Если на одну чашу весов он положил жизнь самого близкого мне по легенде человека, значит, на второй лежало что-то настолько тяжелое, что преторианец был готов на пособничество в дезертирстве.
— Как? — спросил я заплетающимся языком. — Как брат уйдет, господин офицер? Улей закрыт…
— С экзамена уйдет. Будет рейд… отпущу. В лес уйдет.
Экзамен выездной. Хвала несуществующим богам! Раз экзамен, значит, там и Дин будет. Вот вдвоем с Тезоном и уйдут. Нет. Не уйдут. Разведчик не знает о решение Дина, а Дин не знает, что я устраиваю разведчику побег. Тьер!
— Господин офицер, — заговорил я, стараясь чтобы голос не дрожал, хотя эмпат и так чувствовал мое волнение. — Разрешите с братом попрощаться.
Ян молча сверлил меня взглядом. Нет, с ним определенно что-то не так. Если еще с Тезоном разрешит встретиться, то я умру от любопытства.
— Нет, — тяжело обронил преторианец. — Пиши записку. Передадут.
Пошлет меня кого-нибудь убить, не иначе. Хотя какие мне убийства? Сам одной ногой на погребальном костре. Кто ему дорогу перешел из своих? Власть делят? Место в Совете десяти?