— Ага, — важно кивает Ева. — Адам — сын Терентия Титова. Помнишь, Вика нам что-то рассказывала о нем? Я тогда не обратила внимание…
Даша сосредоточенно морщит лоб.
— Да, ее брат знаком с Титовым… То есть, они точно не друзья… Ничего такого. В общем, я не помню, что там за история… М-мм… Вика что-то говорила о матери Титова…
— Она бросила семью и куда-то сбежала, да?
— Ну, не прям сбежала. Просто переехала жить в другую страну.
— По-моему, одно и то же.
Даша эмоционально взмахивает руками.
— Суть в том, что этот Адам — псих.
— Прям, как я, — усмехаясь, вставляет Ева.
— Не сравнивай. У него реальный сдвиг по фазе. Вика говорила, …
— Будто у меня не сдвиг…
— …он неуправляем. Настоящий подонок. Любитель жестоких психологических игр.
Взгляд Исаевой туманится, когда она выдает решительное:
— Я его обыграю. Я из него душу вытрясу.
— Если она у него есть…
— У всех есть, — уверенно заявляет Ева. — А в ней и слабые места. Я их все найду. Все просчитаю. Выверну Титова наизнанку.
Захарченко качает головой. Не осуждает. Уже привыкла к взбалмошному характеру подруги.
— Ты — страшный человек, Исаева. Иногда я даже боюсь тебя.
— Как раз тебе, дорогая, нечего бояться, — заверяет Ева. — Тебя я люблю. А я слишком дорожу теми людьми, которых могу любить.
Даша, скрывая волнение, закусывает губу и сжимает ладони.
— И я люблю тебя, Ева. Поэтому каждая твоя новая афера меня пугает. А эта — особенно.
Здоровой рукой Исаева накрывает стиснутую ладонь подруги. Ободряюще смотрит на нее. Светлая кожа, россыпь веснушек, добродушные и красивые зеленые глаза — спроси, она воскресит все это по памяти. С Дашей Захарченко связаны лучшие воспоминания ее детства и юности. Это подруга, которой Ева безоговорочно доверит любой свой секрет.
— Захара, я — сильная, помнишь? Непобедимая.
— Помню.
— Лучше расскажи, как вы без меня? Как группа? Любаша? — меняя тему разговора, спрашивает Ева.
Дашка медленно растягивает губы в улыбке. Откидывает волосы на спину и наклоняется через стол.
— Шороху ты навела, дай Боже! Никак не утихнет наш юридический. Вся группа ополчилась против Любаши. Даже в больницу к ней никто не пошел. Ведь, если бы она не пожаловалась, если бы не заявила, тебя бы не отчислили.
Ева недовольно машет головой.
— Передай, пусть отменяют бойкот. Эта сука свое сполна получила.
Даша неохотно кивает.
— Я все-таки не понимаю, почему Ольга Владимировна, — Ева хмурится от одного лишь упоминания имени матери, — не замяла эту проблему? Почему позволила, чтобы тебя отчислили?
— Ну… — надломленно выдыхает Исаева, — во-первых, меня не отчисляли. Мне разрешили перевестись по семейным обстоятельствам в другой университет. Кстати, представляешь, из-за смены специальности у меня три академических задолженности! Но, что самое ужасное, на их ликвидацию у меня только десять дней! Разве это реально?
— Наша система образования — самая гуманная в мире!
— Это точно. Я думала, мать хотя бы этот «нюанс» уладит, — недовольно бурчит Ева.
— А что там «во-вторых»?
— Во-вторых, мать заявила, что больше не собирается меня прикрывать. Мол, мне уже восемнадцать, и я должна отвечать за свои действия. В новой академии я буду учиться на общих основаниях. Никаких привилегий и связей.
Глаза Даши расширяются от удивления.
— Зная Ольгу Владимировну, могу предположить, что она пытается тебя в очередной раз проучить.
— Поперек горла уже ее уроки! — взрывается Ева. — Никогда не спросит, «почему»? Никогда не спросит, что я переживаю? Всю жизнь, будто подчиненная у нее! Не справилась — наказание.
Даша сочувственно вздыхает.
— Ну, Ольга Владимировна, конечно, не мать года… Но все-таки, я уверена, беспокоится о тебе.
На губах Евы появляется вымученная улыбка.
— Слава Богу, о компании она беспокоится сильнее, и большую часть времени мне есть, чем дышать.
— Она купила тебе Lexus RX, — гримасничает Дашка, чтобы хоть как-то развеселить подругу.
Ева мягко смеется.
— Да. Но из-за перелома я вынуждена передвигаться на такси.
— Скажи спасибо, что не в инвалидном кресле, — хохочет Захарченко.
— Кому? Любаше? — полностью расслабляется Ева. — Что ж… — вздыхает девушка. А затем, поднимая сломанную руку, торжественно произносит: — Спасибо, сучка, что у тебя всего лишь красный пояс по каратэ, а не черный.