- Пошли, - коротко бросил васпа.
Все так же шатаясь и обнимаясь мы добрались до душа. Преторианская купальня отличалась от помывочной неофитов только открытыми перегородками и душевой лейкой в каждой. Ян разделся и зашумел ледяной водой, а я корячился, стягивая гимнастерку. Дыра в боку пугала своими размерами и кровь никак не хотела останавливаться. Забравшись под душ, я долго смотрел, как окрашенная кровью вода утекает в слив. Измученное тело не реагировало на холод или это я перестал различать оттенки боли?
- Надо ... зашить.
Я вздрогнул и поднял глаза. Ян стоял напротив, разрисованный шрамами, от макушки до голых пяток. Узловатые, бугрящиеся рубцы, зашитые через край и впопыхах. В какой-то момент мне стало стыдно за свое нытье. Даже мысленное.
- Выходи, - сказал преторианец и выключил воду.
Форма ушла в корзину, а из душевой я выбрался совершенно в неуставном виде с голым торсом, в исподнем и сапогах. В мыслях не было одеть как Ян преторианскую форму, хоть и был чистый комплект. Цзы’дарийцу не надо объяснять, что такое знаки различия. Вышел вслед за васпой и заблудился. В этой части претории я еще не был. Тот же лабиринт-соты, только все ячейки закрытые. Тихо и пусто. Ни шаркающих ногами дежурных, ни стонов раненных неофитов, ничего не тревожит офицерский сон. Не знаю, надеялся ли я всерьез на отдельную комнату, но когда Ян втолкнул меня в ячейку и закрыл за собой дверь, я почти не удивился.
Личные телохранители Королевы жили не намного роскошнее, чем только что призванные на службу неофиты. Ровный кубик из стен, пола и потолка на длину кровати. Сама койка настолько узкая, что будь Ян поплечистее, свисал бы с неё. Небольшая тумба в углу. И всё.
- Заляпаешь кровью кровать... накажу, - тихо сказал преторианец, протолкавшись мимо меня к тумбочке. - Спишь на полу. Одеяло возьми. Не сейчас.
Из тумбы васпа достал мешочек с высушенной травой, пахнущей, как целебная мазь, скрутил папиросу, прикурил и с выражением несвойственного ему умиротворения на лице медленно выдохнул облачко дыма. Потом затянулся еще раз, подумал и протянул папиросу мне.
Я жест оценил, но как объяснить, что не курю, потому что не торкает? А бесцельно гонять дым по легким смысла не вижу.
- Тогда ложись, - сказал Ян и зажал папиросу в зубах.
В той же тумбочке обнаружился медицинский чемоданчик, а в нем игла и нитки. Не хирургическая изогнутая игла, а обычная, швейная. И нитки обычные. Антисептик, анестезия, о чем я? Шил преторианец быстро, зря не мучал. Но все равно когда я сполз на пол на одеяло, засчитал себе еще один выдержанный раунд пытки. Васпа улегся не раздеваясь, долго курил и молчал. Я уже почти уснул, когда услышал.
- Уйду из Улья. С экзамена. Ты поможешь.
- Чем, господин офицер? - сонно пробормотал я.
- Вертолет поведешь, - ответил Ян, а я провалился в сон.
24
Утром в преторианской келье тихо. Ян безмятежно спал, так и не сняв форму, и кровавый китель был присыпан белым пеплом от папиросы. Я смотрел на кривые росчерки шрамов на лице васпы, уже не такие резкие, как от его обычных гримас и думал. Дикая, выворачивающая на изнанку мысль с самого пробуждения не давала покоя. Генетический мутант, воплощенная сила и ярость без страха и милосердия, идеальная машина для убийства, одноглазый преторианец Ян был для меня лучшим наставником, чем родной отец. За два дня я видел от васпы больше внимания и заботы, чем от генерала Наилия Орхитуса Лара за всю жизнь. Сидел на полу, смотрел на Яна и не знал, плакать или смеяться.
Я осознавал, что симпатия к палачу, пытавшему меня, иррациональна, и, тем не менее, нашел логическое объяснение. Допрос по иным законам и не ведется. Попади Ян в руки цзы’дарийцев и с ним бы делали тоже самое, с поправкой на современные технологии и химию специального назначения. А все, что было дальше? Преторианец ведь мог не кормить меня и не обезболивать раны, пинками и уколами жала из трости погнав к Королеве. Сделал дело и больше не нужен. И сейчас я бы уже истек кровью на полу в допросной. А утром мой труп положили бы в лоток и отправили по ленте транспортера на корм Её Величеству. Неофит? Какой неофит? Ах, тот. Слабый оказался, сдох. И ни замечаний, ни взысканий от Совета. Ничего. Полное, абсолютное безразличие.
Я вздрогнул, вспомнив холодный взгляд отца с портрета на стене Училища. Бесконечные насмешки и подлянки от кадетов. Злобу инструкторов, стремящихся доказать всему миру, что генетическая карта и папа-генерал ничего не значат. С меня спрашивали по всей строгости и в трехкратном объеме, за малейшую провинность сажая в клетку. Никто и никогда не заботился обо мне. И тот факт, что я сейчас сижу на преторианском одеяле, зашитый преторианскими нитками и вдыхаю запах преторианских папирос для меня как тарелка еды для смертельно голодного цзы’дарийца. Так ли уж важно какое блюдо и из какой посуды?