— Шороху ты навела, дай Боже! Никак не утихнет наш юридический. Вся группа ополчилась против Любаши. Даже в больницу к ней никто не пошел. Ведь, если бы она не пожаловалась, если бы не заявила, тебя бы не отчислили.
Ева недовольно машет головой.
— Передай, пусть отменяют бойкот. Эта сука свое сполна получила.
Даша неохотно кивает.
— Я все-таки не понимаю, почему Ольга Владимировна, — Ева хмурится от одного лишь упоминания имени матери, — не замяла эту проблему? Почему позволила, чтобы тебя отчислили?
— Ну… — надломленно выдыхает Исаева, — во-первых, меня не отчисляли. Мне разрешили перевестись по семейным обстоятельствам в другой университет. Кстати, представляешь, из-за смены специальности у меня три академических задолженности! Но, что самое ужасное, на их ликвидацию у меня только десять дней! Разве это реально?
— Наша система образования — самая гуманная в мире!
— Это точно. Я думала, мать хотя бы этот "нюанс" уладит, — недовольно бурчит Ева.
— А что там "во-вторых"?
— Во-вторых, мать заявила, что больше не собирается меня прикрывать. Мол, мне уже восемнадцать, и я должна отвечать за свои действия. В новой академии я буду учиться на общих основаниях. Никаких привилегий и связей.
Глаза Даши расширяются от удивления.
— Зная Ольгу Владимировну, могу предположить, что она пытается тебя в очередной раз проучить.
— Поперек горла уже ее уроки! — взрывается Ева. — Никогда не спросит, "почему"? Никогда не спросит, что я переживаю? Всю жизнь, будто подчиненная у нее! Не справилась — наказание.
Даша сочувственно вздыхает.
— Ну, Ольга Владимировна, конечно, не мать года… Но все-таки, я уверена, беспокоится о тебе.
На губах Евы появляется вымученная улыбка.
— Слава Богу, о компании она беспокоится сильнее, и большую часть времени мне есть, чем дышать.
— Она купила тебе Lexus RX, — гримасничает Дашка, чтобы хоть как-то разввселить подругу.
Ева мягко смеется.
— Да. Но из-за перелома я вынуждена передвигаться на такси.
— Скажи спасибо, что не в инвалидном кресле, — хохочет Захарченко.
— Кому? Любаше? — полностью расслабляется Ева. — Что ж… — вздыхает девушка. А затем, поднимая сломанную руку, торжественно произносит: — Спасибо, сучка, что у тебя всего лишь красный пояс по каратэ, а не черный.
— У Любаши сломана челюсть, — напоминает ей Даша. — А это намного хуже, чем перелом руки.
— Определенно, — соглашается Исаева. Вздыхает, принимая серьезный вид: — Ты все равно группе передай, что это наши с ней терки. Они не при делах. Тем более, сейчас, когда я учусь в другой академии.
— Кстати… — нерешительно начинает Даша. — Леонид Борисович просил передать, что после случившегося не желает видеть тебя в секции.
Ева фыркает.
— Мне и без Леонида Борисовича дел хватает. Давно хотела бросить каратэ.
— Ну и ладно…
День первый (4)
— Господи, когда же ты перестанешь нас позорить, Ева? — влетая в комнату дочери, раздраженно восклицает Ольга Владимировна. Приблизившись к письменному столу, за которым находится Ева, швыряет перед ней газету. — Я просила тебя оставаться дома, пока не сойдет синяк!
Даже не шелохнувшись под гневным взглядом матери, Ева невозмутимо изучает статью.
"Очередное ЧП с дочерью морского полубога Павла Исаева".
Ракурс на фотографии выбран весьма похвально: хорошо заметен и фиолетовый синяк под глазом, и рука в гипсе.
Ева широко улыбается, бессердечно насмехаясь над матерью. Девушку искренне забавляет манерность Ольги Владимировны, ее зависимость от общественного мнения, одержимость своим социальным статусом.
— Да. Плохо получилось, — безразлично комментирует она.
Затем медленно отодвигает газету на угол стола и, возвращаясь к своему увлечению, задумчиво перебирает рассыпанные мелкокалиберные пазлы. Давно миновали те времена, когда у Евы дрожали губы при появлении матери.
С возрастом она выработала идеальную тактику поведения. Никогда не спорить с матерью. Никогда ничего не доказывать. Никогда не пытаться объяснить. Ибо все перечисленное с Ольгой Владимировной бесполезно.
Девушка смотрит то на сложенную половину картинки, то на имеющиеся не пристроенные детали. Усложняя себе задачу, она всегда собирает пазлы без образца, "вслепую".
— Ева? — раздраженно окликает мать.
Ей приходится оторваться от своего занятия и посмотреть в лицо Ольге Владимировне. Ведь она не уйдет, не получив желаемого.
— Я не виновата, что всем есть дело до моей личной жизни, мама. Была бы я из "нормальной" семьи, никому бы в голову не приходило следить за мной с фотоаппаратом, — сухо поясняет Ева, ни на октаву не повысив голос.