Красиво и аккуратно. Оказался Физиком по профессии.
Физик Дерматином Обивает Дверь
Президент Подняв капот Копается в моторе
Полицейский Террористу Бомбу починяет
А поэт закрыв глаза Законы сочиняет
Дети! Сумасшедшие! Аттракцион для вас
Сели – И поехали Белый унитаз
Гении летают И – Изобретают
В их руках Идеи Радужные тают...
Все! Прекращаем "Движенье истории"
Трюмы задраили Окна зашторили
Кого – на перековку Кого – на переплавку
Уборку затеяли Перестановку
Хотите Вместо шляпы Профессора наденьте
Кадиллак с отверткой Копается в президенте
В полиции Бомба Допрашивает террориста
А поэту вовсе Не осталось места
----------------------------------------------------------------------------
Татьяна Щербина
Хайку
Молочные реки, кисельные берега
Лужи, погосты.
Русский взгляд – исподлобья и свысока.
Анжеросуджанск ваахарсанов
мавладиудугов шуйскаячупа
меняется родная речь.
С компьютером писатель стал похож
на пианиста
в опустевшем зале.
Потом,
когда подъеден суп с котом,
бывают исключения из правил.
Вот собирают грибы и малину с куста.
Вот собирают пустые бутылки в помойке.
Я, если что собираю, то чемодан.
Мир, простирающийся в мыле,
где топ-модель и хит-парад,
и киллер, дилер, хилер, триллер…
Мы говорили странные слова:
«зарплата будет», даже – «счастье будет».
Как странно, что не дали ничего.
август 98
----------------------------------------------------------------------------
Виктор Тростников
Философ, богослов
Владыке Василию (Родзянке*)
17 мая 1999
Начало двадцатых. В России бедлам,
Полная неразбериха в России.
Россия расколота пополам
Какой-то массовой шизофренией.
История входит в новый виток:
Видишь, швартовы уже отдали?
Слышишь последний пароходный гудок?
Кончено. Белые проиграли.
Русский мальчик на корабле
Синь горизонта глазенками ловит.
Что его ждет в незнакомой земле?
Что ему век двадцатый готовит?
Век к нему оказался строг,
Были денечки очень лихие.
Век одного лишь сделать не смог:
Не смог отнять у него Россию.
И там, на чужбине, ночью и днем,
Зимой и осенью, весной и летом
подобно лампадке теплилась в нем
Россия своим несказанным светом.
Бежали годы в стране далече.
Казалось, разлуке не будет конца...
А Родина уж готовила встречу,
Выращивала пиршественного тельца.
Копоть скитаний и даже бедствий
Многому учит. Полезно иметь его.
Но главный момент любых путешествий –
Приземление в Шереметьево.
И этот момент настал для тебя,
Дорогой наш, владыко Василий,
И нам остается воскликнуть, любя:
Многая лета тебе в России.
*Епископ Василий Родзянко – внук последнего председателя дореволюционной Государственной Думы России. В 5 лет вместе с родителями оказался в эмиграции в Сербии. Во время войны стал православным священником. В годы диктатуры Тито осужден на 8 лет за религиозную проповедь. В 1955-80 гг. организовал и вел православные передачи на Би-Би-Си.
----------------------------------------------------------------------------
Вадим Рабинович
Буквотека
Книга природы, книга природы... Нет никакой книги, как, впрочем, и никакой природы без предпосылания вселенской пустоте слова Природа, тут же материализующего эту пустоту. И природ такназванных (или так называемых) столько, сколько людей, сказавших так. Неравнодушно сказавших. Лишь несказанное равнодушно. А сказанное никогда равнодушным не бывает. Вот почему "равнодушная природа" не бытийственна.
Нет и законов природы,потому что в природе, нареченной так для рода, нет абсолютной пустоты, абсолютного отсутствия трения, абсолютной тьмы-тишины, а "законы природы" именно про это.
А что же тогда есть? Есть знаки без значений довавилонских столпотворенческих времен, разбрасываемые такой вот антропной природой в звездные свои часы золотых ливней и серебряных гейзеров, колких от клиньев, взвитых от иероглифов и округлых от литер. Они-то и есть материя для слов, иноязычий и препинаний послестолпотворения. Хаотическая буквотека Всего, до поры немотствующая, но ужечленораздельная, как грядущая человеческая речь; но, слава богу, ещенеобыденная – потому что несказанная, но и потому же несказанная.
"Несказанное, синее, нежное..." Буквотека для языкотворчества, то есть для поэтической речи, высоковольтно живущей меж звуком и смыслом. Это и есть язык, на котором (и только на нем! ) звезда говорит со звездою в пору звездопадов, а в паузах между звездопадами – не говорит. Но говорит знаками-значениями-знамениями своих земных – наскальных и пещерных – обличьях (первородно), а молчит испарениями, излучениями и прочими флуктуациями по "законам природы", которых и которой нет покуда не наречены именем, вспыхнувшем из букв звездной буквотеки – прапамяти Всего.
* * *
Начистив саламандровые туфли
И нарядившись в лучшее своё,
Я вышел в честь кометы Темпля-Тутля,
(Неважно, где я вышел – там ли, тут ли, –
Но важно, что я вышел в честь неё).
Поджилка каждая моя дрожала,
А тьма темнела прежде, чем расцвесть,
Как вдруг пошла молочная кружава,
Луны рифленой истончилась жесть.
И звезд числом примерно тысяч на сто
В мешок Вселенной, как в мешок простой,
Просыпалось... И это было счастье –
Счастливень, ливень, ливень золотой.
На ощупь ледяной, а с виду летний,
Пунктиром съединивший низ и высь,
Мой первый звездопад и мой последний
Озаревалмою ночную жизнь.
И от ожогов звездных прорастали
Рельефы литер, а не пустота,
Чтоб и слепцы те буквы прочитали
С листа, но только с черного листа.
А тот, кто был не слеп, следил воочью,
Как сколы звезд, в пике сойдя на нет,
Вот-вотсойдутся вновь и этой ночью
Универсальный сложат альфабет.
Но Темпли-Тутли прихотлива заметь:
Вот-вотеще не значит так и есть.
Пока что пробуждалась только память
О том, что было, и, тем самым, есть.
Озверевал , озоровалтрикраты
Тот звездопад и, чувство воспалив,
Повел меня к прапращурам куда-то...
И проступила клинопись Ефрата,
Египетский вспылал иероглиф.
И консонанты – вести Иордана –
Всклубились ни с того и ни с сего...
А настоящее сошло с экрана,
Как будто вовсе не было его.
----------------------------------------------------------------------------
Алина Витухновская
* * *
Я война. Я конвой постоянный невнятных служителей яви.
Трепещал бляде-бог. Хищный гоблин смеялся над нами.
Молодые солдаты в бесстыдное небо стреляли
Из заряженных пальцев. Легко умирать молодым.
Что увидел Мисима в обыденных солнце и стали?