- Акакий!
- Может, мне его позвать? Акакий, третьим будешь?
- Акакий! Акакий!!
- Не кричите, Акакий не поможет.
- Поможет.
- Елизавета Алексеевна, неужто вам одного меня мало?
- Много. Уберите с меня ваше колено.
- А ты царапаться будешь? Будешь, говорю, царапаться, стерва? Лизка, черт тебя возьми! Ногти поломаешь!
- Я тебе не Лизка.
- Пардон, забыл, что ты строишь из себя мужчину.
- Я все равно не дамся!
- Сами возьмем. Нечего было голыми коленками дразниться.
- А кто дразнился?
- Не я же. Ноги, между прочим, у тебя так себе.
- Ноги ему мои не нравятся!
- Конечно. Будто две оглобли.
- Думаете, ваши лучше?
- Ты не пихайся, не пихайся. Ноги - это не главное.
- А что главное?
- Сейчас узнаешь.
- Ржевский, вы поплатитесь. Ржевский, в последний раз... Пустите! Бабушка!
- Почему не мама?
- Мне Екатерина Великая была роднее матери. Ой, мамочка!
- Давно собирался спросить, Лиза, что у тебя с голосом?
- Говорю же вам, что я мужчина! Мужчина! Мужчина!!
- Это я уже слышал.
- Проверьте: у меня на голове парик.
- Ну и что? Сейчас такая мода.
- Возьмите меня за грудь.
- Давно бы так! - Ржевский пошарил рукой по груди императора. - Ай! Что это грудь у тебя блуждает и колется?
- Это подушечка для иголок.
- Зачем же ты ее себе вместе с иголками засунула?
- Это все Акакий, подлец, подстроил. Вы что не поняли? Я мужчина! У меня груди нет.
- Как нет? А это что?
- Но она же плоская.
- Детей надо было самой кормить, а не раскидывать по монастырским приютам.
- Ржевский, вы идиот, болван, скотина! - из последних сил заорал царь. - Дайте вашу руку... сейчас вы убедитесь. Вот здесь... чувствуете? Что это, по-вашему? Ну? Ну?
- Гермафродит! - возопил Ржевский, соскочив с постели как ошпаренный.
У императора не нашлось слов, чтобы что-либо возразить. Он чувствовал себя, как пьяная загнанная лошадь.
- Тьфу, какая гадость! - возмущался поручик, застегивая штаны. - Какая, право, гадость... Тьфу!! Кто бы мог подумать, что супруга государя нашего - и вдруг с яйцами. Три тысячи чертей!
Его чуть было не стошнило.
- Зажгите свет, - еле слышно произнес Александр. - Я не супруга государя, я сам государь.
- Да полно вздор молоть!
- Свет! - рявкнул царь.
Ржевский пожал плечами. Но потом все-таки зажег ночник. Тусклый свет озарил сгорбленную фигуру в женском платье, понуро сидевшую на краю постели. Это измученное круглое лицо с большим лбом, залысинами, тонкими бровями и прямым носом живо напомнило поручику портрет, что висел в Георгиевском зале. Этот человек был до смерти похож на императора Александра. И это удивительное сходство могло быть объяснено только тем, что поручик Ржевский видел перед собой оригинал.
- Не могу поверить! - воскликнул он.
- Откройте, пожалуйста, двери, - тупо произнес царь.
- Что?
- Двери откройте! - заорал Александр, тяжело вставая с постели. - Не слышите, что стучат?
Поручик открыл двери, и Акакий Филиппыч, который как раз перед тем разбежался, чтобы вышибить их плечом, влетел в комнату и грохнулся к ногам императора. Тот с наслаждением пнул его ногой в бок.
- Вот и вы наконец!
- Опаздал? Ваш-ваш-ваш... - пролепетал Акакий Филиппыч.
- Успели. Вы ведь, конечно, все слышали?
- Нет, ни единого словечка.
- Врете?
- Я на службе, государь.
- Значит, слышали.
- Да.
Лицо царя побагровело, сложившись в страшную гримасу.
- В двух шагах от вас императора чуть не изнасиловали! - закричал он. - А вы и ухом не вели, чтоб вас на том свете на куличи пустили!
- Нет, я п-подслушивал, я боялся пропустить хотя бы слово.
- Молчать! Мемуары вздумали писать? - Царь вытер мокрый от пота лоб. - Ржевский, у меня нет сил, дайте этому супостату прикурить.
- Но у меня нет при себе курительной трубки, государь.
- Я не о том. Врежьте ему как следует!
Экзекуция Акакия Филиппыча продолжалась добрых пять минут. Он визжал, оправдывался, защищал руками щеки, но был избит, повержен и уложен Ржевским поперек постели совершенно без чувств.
- Вы не представляете, поручик, - устало произнес Александр, - с каким dermom приходится иметь дело. Двор переполнен идиотами и интриганами, что, впрочем, почти одно и то же.
Ржевский внимал царю, не смея шелохнуться. После пережитого конфуза он был готов добровольно влезть в кандалы и пешком отправиться в Сибирь. Но император говорил с ним так, как-будто между ними ничего особенного не произошло. Не даром вся Европа считала российского самодержца отменным дипломатом.
- Наш разговор, поручик, еще не окончен, - сказал Александр. - Но мы продолжим его в другом месте.
Глава 12
Царь горы
На трех поставленных в ряд стульях сидело трое мужчин: в центре - царь, справа от него - негр в ливрее, слева - поручик Ржевский. Сбоку стоял Акакий Филиппыч. Он был с шишкой на лбу и фонарем под глазом.
Царица Елизавета лежала напротив в постели, опершись спиною на подушки. После недавних родов она находилась в прострации, куда ее обычно заносило недели на две-три. Но император Александр не собирался ждать, когда она придет в себя, и поручил Акакию Филиппычу провести ее дознание. Поручик Ржевский все еще был под подозрением. Царь жаждал услышать от самой своей супруги, кто послужил отцом ее новорожденной дочери. Он полагал, что в данных обстоятельствах царице не хватит ума, чтобы солгать.
Бессмысленный взгляд Елизаветы Алексеевны блуждал по лицам мужчин. Особенно часто ее взгляд останавливался почему-то на негре в ливрее.
Царь подал тайному советнику знак.
- Ваше величество, - обратился Акакий Филиппыч к императрице, - посмотрите на этих мужчин. Кого из них вы знали прежде?
- Елизавета Алексеевна я, - замогильным голосом произнесла императрица.
- А меня зовут Акакий Филиппыч. Но речь сейчас идет не о нас с вами, а вот об этих трех господах...