- Закрывайте. И вовсе не обязательно обнимать меня за талию.
- Мм... - промычал поручик. Он хотел спросить, что это на нее вдруг нашло.
Но Сонечка знала, что делала.
- Лезьте в воду, горе вы мое. Сядете на дно. Дышать будете через трубочку.
- Мм... - попробовал возразить Ржевский.
- Не утонете, - решительно заявила она. - Помните, в романе у Фенимора Купера один индеец, его звали Чингисхан, так прятался в озере от ирокезов.
- Ишвините, пшаво, шоман сей не шитал.
- Но вы же не хотите, чтоб моя маменька нас застала?
- Не хошу.
- Ну и ступайте в пруд!
- Соня! Сонечка! - раздавалось уже совсем близко со стороны сада.
Чавкая сапогами, Ржевский бросился к пруду и с головой нырнул в воду.
Девушка опять спряталась за кустом.
- Я тут, маменька! - крикнула она.
Глава 7
Водяной
На берегу появилась Антонида Степановна - упитанная дама средних лет в простом белом платье и большом чепце, повязанном розовой лентой.
- Доченька моя, где ты?
- Я здесь, маменька.
- Да где же? - Антонида Степановна в растерянности озиралась по сторонам.
- За кустом, маменька.
- Господи! Что случилось?
- Ах, не приближайтесь.
- Да что ты там делаешь, скажи на милость?
- Живот прихватило.
- Ох, Боже мой! Неужто с блинчиков?
- Не знаю, м-маменька...
Сонечке становилось прохладно сидеть в тени. Но и выйти к матери в своем мокром виде она никак не могла решиться.
- Тебя, никак, лихорадит, доченька? Температура подскочила?
- Нет, нет. Просто устала.
- Устала? А давно ты там сидишь?
- С тех пор, как вы меня окликать стали.
- Бедный ребенок, - расстроилась Антонида Степановна. - Я помню, два года назад баба Мотя на масленницу блинами объелась. У нее в животе все так скрючило - не знала, что делать. Побежала в церковь грехи замаливать. А там уж ей совсем невмоготу стало. Она совсем очумела и на колокольню полезла. Почти до самого верха добралась, да не удержалась. И прямо на голову отцу Никодиму свалилась. Он, сивый мерин, внизу стоял - подглядывал. Бабка насмерть расшиблась и попа покалечила. Он после этого случая умом тронулся, обрился наголо и в отшельники подался. Говорят, до сей поры где-то неподалеку в наших лесах бродит. Помнишь эту историю, дочка?
- Ступайте, маменька, - взмолилась Сонечка, не в силах больше сносить порывы ветра, который все крепче сжимал ее в своих холодных объятиях. - Я вас догоню.
- Так ты слушай. Знаешь, что мне нынче приснилось? Я как с тобой про живот заговорила, сразу вспомнила. Баба Мотя, покойница! Вижу, сидит она на печи и блины жрет. Я ей говорю: "Моть, ты уж померла давно, а всё блины наворачиваешь. Угомонись!" А она мне: "А ты попробуй, Тося, какие они вку-у-сные". И руки ко мне тянет. А вместо пальцев у ней - блины свернутые. И масло из них течет. Жуть!
И только она эти слова произнесла, как из пруда с шумом и брызгами высплеснулось облепленное тиной и водорослями чудовище.
- Водяной! - завизжала от страха Антонида Степановна.
- Уф, уф, - отдуваясь и отплевываясь, стонало чудовище, выбираясь на берег.
Приблизившись к Антониде Степановне, "водяной" сплюнул и состроил мину.
- Ну чего вы орете? Я же не утопленник. Можете меня пощупать.
Но она не унималась. Сонечка стала ее уговаривать:
- Маменька, не бойтесь, не кричите.
Антонида Степановна, выпучив на Ржевского глаза, продолжала орать:
- Чур меня! Чур! Пропади, сгинь!
- Да пощупайте же меня, мадам.
"Водяной" протянул к ней руку, отчего она завопила с еще большим воодушевлением.
- Ну, ладно, не хотите меня щупать, давайте я вас пощупаю, - и он ущипнул Антониду Степановну за ляжку.
От прикосновения этих холодных пальцев она несколько пришла в себя.
- Кто вы, сударь?
- Имею честь, поручик Ржевский!
- Рже... - слабо взмахнув руками, Антонида Степановна свалилась в обморок.
Поручик подхватил Сонечку на руки.
- Так, значит, вы - Ржевский? - спросила она.
- Собственной персоной.
- Что вы собираетесь со мной делать?
- Пока ничего. Но если вы не против...
Со стороны дома донесся собачий лай.
- Вы держите собак?
- Да, и они очень злые.
- А что это за чудо с ружьем там вдали бежит?
- Это мой папенька.
- Черт возьми! Пожалуй, мне пора. Надеюсь, мы еще вернемся к нашему разговору.
Запечатлев на устах девушки крепкий поцелуй, поручик поставил ее на землю и скрылся в саду.
Глава 8
Денщик на ночь
День был в самом разгаре. Стояла невыносимая жара. Ржевский лениво покачивался в седле, думая о Сонечке.
"Сонечка, - думал Ржевский. - Волосы, глаза, губы, шея. Плечи, грудь, талия, бедра..."
Мундир на поручике давно высох, но грязь запеклась в виде замысловатых разводов. Сознавая свой весьма неприглядный для гусара вид, Ржевский ехал домой кружными путями, направляя коня под тень деревьев, прижимаясь к заборам. До дома Авдотьи Ильиничны, где он снимал комнату, оставалось рукой подать, когда за поворотом поручик вдруг наткнулся на ротмистра Лейкина. Тот ехал в сопровождении неизвестного молодого гусара.
- А, поручик, - обрадовался Лейкин, завидев Ржевского. -Чего это вы руку к голове прикладываете? Пальцем у виска покрутить захотелось?
- Честь отдаю, господин ротмистр, - буркнул Ржевский, слегка обидевшись.
- Ах честь, - язвительно протянул ротмистр, обдавая его густыми парами, которые могли выбить из седла кого угодно. Но только не гусара. - Где же ваш головной убор, поручик? Кивер ваш где? В ломбард заложили? пропили?
Ржевский пощупал макушку. И цыкнул зубом. Кивера не было! Должно быть, он оставил его под кустом ежевики, когда высматривал в подзорную трубу Сонечку.
- И вообще, поручик - продолжал глумиться пьяный Лейкин, - вы выглядете так, как-будто вас долго били под Полтавой.
Рассвирепев, Ржевский втянул полной грудью изрыгаемый ротмистром воздух, и, подобрев от ударившего в голову хмеля, философски заметил: