После первых же аккордов чувствую, как немного расступается беспросветный мрак в моей душе...
- Руки вверх!
Ладка подскакивает.
- Опять твои шу.., - начинает Галка и, не закончив фразы, застывает с открытым ртом. На скале над площадкой - две высокие, с ног до головы затянутые в черное фигуры со странным оружием в руках, лица - грубые, серые, ничего не выражающие маски.
Я подняла здоровую руку, не вставая с камня. Андрей прикинулся ветошью: я сообразила, что его не видно за моей спиной. Какое-то движение возникло позади черных. Один из них обернулся, вскидывая свою штуковину - и в то же мгновение над самым моим ухом грохнул выстрел, чужак упал. Второго сшиб Серега: метко брошенным булыжником по голове. Я даже не успела толком испугаться, так быстро все кончилось.
На скале снова стояли двое, но свои, родные - наши мужички. Через несколько секунд Сергей спрыгнул на площадку с вражьей "пушкой" в руках. ИФ задержался. Сухо щелкнули два выстрела, Старшой подобрал чужое оружие и тоже спустился к нам.
- Бластеры! В натуре! - Прежде, чем мы успели что-либо сказать, Ладка выхватила у Сереги из рук его трофей и шарахнула по другому склону лощины: то ли нарочно, то ли случайно палец на нужную кнопку попал. Бубухнуло - будь здоров. Когда ветер развеял дым, обнаружилась здоровенная оплавленная воронка.
- Стоп! Ты откуда взялась?
Она молча повела стволом в сторону лагеря.
Мужики и Ладка старательно обыскали, а потом отволокли подальше и завалили камнями тех двоих. Ладка сказала, что по виду они вполне люди: руки, ноги, лица - все почти как у нас, и кровь такая же красная. Вот только рост и цвет кожи... На земле такая раса точно не живет. Трофеи сложили кучкой подальше от костра, выставили Серегу дежурным, и, наконец, уселись все в кружок под лиственницей.
- Рассказывай!
Когда наверху началась стрельба, а внизу не своим голосом завопила Серегина супруга, Ладка поняла, что оказалась в "мертвой зоне". Скинула рюкзак, и не успела выпрямиться, как кто-то налетел на нее из тумана, оглушил, скрутил руки назад, поволок... Более-менее очухалась она только на дороге. Там поджидал грузовик. С нее содрали куртку, наскоро ошмонали, надели наручники и повезли вниз, к поселку.
Высокие ворота с красивой надписью по арке:
ОЛП N ...
У л ь г ы ч а н
Чуть ниже - кумачовый лозунг:
"Труд есть дело чести, дело славы,
дело доблести и геройства."
И. В. Сталин.
Это была зона, и увы, не мертвая. Машина туда не поехала.
- Куда ее?
- В БУР, в карцер.
Ладку вытряхнули из кузова и потащили вдоль длинного ряда разномастных бараков. Почти все население лагеря было в это время на работе, и никто не сбежался поглазеть на диковинное зрелище, которое она собой являла. Только издали: из темных дверных проемов, из подслеповатых окошек следили за происходящим какие-то жалкие и жуткие человеческие обноски, больше похожие на зомби из второсортного "ужастика", чем на живых людей.
Ульгычанский БУР стоял чуть на отшибе в дальнем конце лагеря. Ее проволокли по длинному коридору и, не снимая наручников, впихнули в камеру. Лязг замка, удаляющиеся шаги - и тишина. По инерции Ладка сделала несколько шагов до стены и сползла на пол: она еще не совсем оправилась после удара по затылку, который схлопотала в ущелье. Но очень скоро страх пересилил дурноту. Не просто страх: ужас, паника.
На всю жизнь врезалась ей в память эта камера: два, на полтора, на два метра, бревенчатые стены, некрашеные щелястые доски пола и потолка, в стене напротив двери - маленькое зарешеченное оконце без стекол, ни намека на мебель. Будь она мышью, можно было бы запросто удрать сквозь одну из многочисленных щелей в полу.
По камере свободно гулял ветер: даже если бы Ладку не трясло от страха, очень скоро она начала бы дрожать от холода. Чтобы не замерзнуть вконец, встала и принялась разглядывать свою темницу.
Сразу бросилось в глаза то, на что поначалу не обратила внимания: надписи. Они почти сплошь покрывали стены и низкий потолок. Читая их, нетрудно было вообразить, что все страны, народы и сословия прошли через Ульгычанский кондей. Рядом с витиеватыми матерными изречениями красовалось классическое: "Оставь надежду всяк, сюда входящий". Кириллица перемежалась латиницей, кавказской и арабской вязью. Ладка читала, что могла разобрать, и ей становилось все более не по себе.
Вот кто-то вывел: кровью, на самых нижних бревнах: