Мисс Мэтфилд ответила, что у нее и не было такого намерения, и поспешила уйти к себе. Переодеваясь, она думала о том, что, в сущности, именно свирепая Тэттерс делает Бэрпенфилд более или менее сносным для несчастных старух вроде Кэрси, скрашивая их существование тем, что вносит в него элемент опасности и драматизма.
Обедала мисс Мэтфилд за одним столиком с Изабел Кэднем, томной Морисон и новой жилицей, которая поселилась в комнате Эвелины Энсделл и была неприятна мисс Мэтфилд именно оттого, что она — не Эвелина. Впрочем, новенькая и без того была несимпатична. Звали ее Снэйрсбрук. Ее темные волосы были жирны и причесаны неаккуратно, большие неподвижные глаза сильно подведены, белые рыхлые щеки отвисали. Она была чувствительна, склонна к излияниям, истерична. В Бэрпенфилде она пользовалась большим успехом, потому что говорила всем только приятное, предлагала погадать и обожала разговоры «по душам». Но мисс Мэтфилд была не так податлива, как другие, и упорно избегала ее. Когда она пришла в столовую, все три соседки уже сидели за столом и беседовали о службах.
— Уверена, что ты со мной согласишься, Мэтти, — сказала мисс Кэднем.
— В чем? — спросила мисс Мэтфилд.
— Я только что говорила им, что в мире все шиворот-навыворот и оттого так гнусно. Вот, например, почти все девушки нашего клуба служат не там, где бы им хотелось. В девяти случаях из десяти они вынуждены заниматься не тем делом, которое им нравится. Вот я сейчас узнала, что Снэйрсбрук служит в конторе по прокату кинофильмов, а между тем она ненавидит это…
— Это не совсем так, — мягко остановила ее мисс Снэйрсбрук своим слащавым контральто. — Я ни к кому не питаю ненависти. Я считаю, что это дурное чувство…
— А я ненавижу! — вставила мисс Морисон. — Да, ненавижу почти всех. По-моему, мир полон мерзких людей.
— Не могу сказать, чтобы я ненавидела ту публику, с которой мне приходится сталкиваться на работе, но я чувствую, что это люди не моего типа. Они не вызывают во мне настоящей симпатии, и я чувствую, что меня ждет другое, более достойное дело. — Мисс Снэйрсбрук обвела сидевших за столом своими большими выпученными глазами, напоминавшими автомобильные фары.
— Так это же самое и я говорю, — воскликнула неугомонная Кэдди. — Я, например, ужасно хотела бы работать в такой конторе, как ваша, и встречаться с киноартистами, а вместо этого я — секретарь Лиги Божественного Лотоса. Вы бы с радостью ухватились за такое место, не правда ли, Снэйрсбрук? А по-моему, — вы меня извините, — по-моему, все эти поклонники Божественного Лотоса — просто слюнтяи, непригодные для жизни, и стоит им заговорить, как они немедленно действуют мне на нервы. Если я еще долго прослужу у них, я тоже стану такой слабоумной, начну молоть чепуху о мантиях, и мистических звездах, и Мудрости с Востока. Я дошла до того, что готова визжать при одном слове «Восток». Как приятно было бы после этого очутиться в атмосфере кино, в компании толстяков с вечной сигарой в зубах! И ходить на просмотр фильмов, когда только вздумается!
— Вам следовало бы поменяться службами, — заметила мисс Мэтфилд. — И обе вы были бы довольны. Что ты на это скажешь, Кэдди?
— Вот в том-то и вся гнусность! Они ни за что не возьмут тех, кого следует. И такую же историю вы услышите от каждой девушки в Бэрпенфилде. Если вы мечтаете о Вест-Энде, судьба обязательно ткнет вас продавщицей в оптовый магазин дешевых шляп где-нибудь в Сити…
— Ужас! — пробормотала мисс Морисон.
— А если вы убежденная социалистка или что-нибудь в таком роде, как, например, наша Коленберг, то вы попадаете секретарем к леди Томсон-Греггс в Беркли-сквере и, конечно, недовольны, потому что считаете эту должность лакейской. Вчера вечером я говорила об этом с Айвором, и он сказал, что мне следовало бы написать статью в газету.
— А почему бы и нет? — заметила мисс Снэйрсбрук. — Я уверена, что вы сумеете написать хорошо. У вас дар слова. Я, кажется, еще не смотрела вашу ладонь? Наверное, на ней можно прочитать и это тоже.
Мисс Мэтфилд перехватила презрительный взгляд сидевшей против нее мисс Морисон, серые глаза которой также обладали «даром слова» и весьма красноречиво говорили, что эта Снэйрсбрук — удивительно противная особа.