Вечером того дня, когда должен был состояться обед, на который пригласили мистера Голспи, в три четверти восьмого мистер Дэрсингем уже хлопотал у стола, исполняя обязанности дворецкого. В один графин налил красного вина, в другой — белого, в третий — портвейна; затем смешал немного джина с большой дозой итальянского и французского вермута и отнес графин и стаканы в гостиную. Сделав все это, он вспомнил о папиросах и наполнил серебряный портсигар (свадебный подарок, украшенный эмалью цветов Уоррелской школы) папиросами «Саиб» и турецкими, которые миссис Дэрсингем, по ее словам, предпочитала всяким другим. Потом он сбил себе коктейль, посмотрел на огонь, весело пылавший в камине, на низенькие и мягкие коричневые кресла, окинул взглядом столовую. И сейчас, когда затененный абажурами свет двух ламп скрадывал мрачную беспредельность стен наверху, эта комната показалась ему очень уютной и красивой. Потягивая коктейль, он пытался в промежутках насвистывать какой-то мотив и уже испытывал приятное воодушевление, какое приличествует хозяину, ожидающему гостей.
Миссис Дэрсингем еще одевалась у себя в спальне и в этот момент пыталась напудрить спину между лопатками. Она была в менее счастливом расположении духа, чем ее супруг. Ее мучило беспокойство: кухарка сегодня весь день злится и может испортить обед, она и без того всегда способна сварить суп слишком жирным и забыть посолить овощи. А новая горничная, Агнес, хотя и уверяет, будто ей известны все тонкости прислуживания за столом, но от этой дуры можно ожидать, что она ткнет блюдо в самый нос гостю и непременно наделает жуткий беспорядок, когда будет перед десертом убирать со стола. Конечно, к таким вещам следовало бы относиться юмористически, но все это так несносно, так надоело! Все время беспокоишься, волнуешься из-за неудачных блюд или сервировки. А тут еще от тебя требуется, чтобы ты поддерживала разговор, играла роль веселой и радушной хозяйки!
«Боже, как бы я хотела быть талантливой и знаменитой актрисой, — вздохнула глупенькая девушка, которая до сих пор еще жила в глубине ее души, но редко подавала голос, разве только в тех случаях, когда миссис Дэрсингем бывала утомлена или раздражена. — Жить в чудесной маленькой квартирке, иметь преданную служанку и своего парикмахера и громадный автомобиль. Я ничего не ела бы перед спектаклем, а потом выходила бы на сцену и была бы обворожительна, и все бы мне аплодировали. А после спектакля я надевала бы чудесные русские соболя и бриллианты и уезжала куда-нибудь ужинать, — и все смотрели бы на меня. Нет, не то… Лучше быть известной писательницей и иметь где-нибудь на Ривьере свою виллу с апельсинными деревьями и мимозой и всякими прелестями, по утрам завтракать на воздухе. У меня бывали бы разные замечательные, утонченные люди… Нет, я хотела бы быть страшно богатой, иметь экономку, человек пятнадцать прислуги и замечательную камеристку и каждый сезон получать из Парижа уйму туалетов, последние модели. Иметь дом в Лондоне… и поместье. И чтобы за мной ухаживал какой-нибудь красавец брюнет с аристократическими манерами, у которого собственная яхта или гоночный автомобиль, и чтобы он был в меня безумно влюблен, но всегда оставался робко-почтителен и приходил с таким печальным видом, а я бы ему говорила: „Мне жаль вас, друг мой, но вы сами видите, что я ничего не могу поделать. Я никогда никого не полюблю, кроме Говарда, но ведь мы с вами можем оставаться друзьями, не так ли?“»
Глупенькая девушка еще продолжала нести чепуху, а в душу миссис Дэрсингем уже снова стучались разные заботы и беспокойные мысли о соусе для рыбы, о желе, которое может не застыть, о том, как бы Агнес чего не пролила. И в то же время миссис Дэрсингем усердно пудрила спину и шею, примеряла то бусы из горного хрусталя, то янтари, натирала щеки подушечкой с румянами, изучала себя в зеркале Жако, купленном ею в Брайтоне и оказавшемся очень плохим и вовсе не старинным. Утешало только сознание, что в этом дурацком зеркале ты кажешься гораздо хуже, чем на самом деле. В тысячный раз напомнив себе об этом, миссис Дэрсингем потушила свет, потом постояла минуту у дверей детской, прислушиваясь, спят ли дети, и пошла к мужу в гостиную.