Для такелажников работа еще не закончилась. Теперь все четверо прыгают вперед, чтобы втащить вытяжные фалы, бешено треплющиеся в потоке. Теперь небо снова появляется в корме «летающего вагона», но только в его левом углу, когда пилот кладет самолет на одно крыло, чтобы «убрать» его с пути падающих грузов. Еще один крутой поворот и я чувствую, как гравитация толкает меня обратно к стене грузового отсека. Я забираюсь обратно в кабину, откуда открывается лучший обзор. Теперь на траве видны белые грузовые парашюты, облепленные черными муравьями, выбирающимися из желтоватого зигзага траншей, отрытых вокруг деревни. Сверкающая белая «Т» в центре позиции обозначает центр зоны выброски. Кусак проделал отличную работу - все легло внутри наших линий.
Потом это случается: легкое дрожание левого крыла и в нем, словно из ниоткуда, появляются какие-то дыры. Зенитка коммунистов. Это странное чувство, потому что я никогда не был в самолете в зоне боевых действий и не чувствовал себя настолько чертовски голым. «Товарный вагон», освобожденный от всего груза, снова ложится на крыло и круто набирает высоту. Кусак тянется назад, хлопает меня по плечу и показывает большим пальцем вниз. Я смотрю в иллюминатор, но ничего не вижу. Он кричит: «Истребители!». И действительно, далеко под нами были два французских истребителя, выглядевшими крошечными, как игрушки, на фоне джунглей. Они выполняли задачу прикрытия и наш штурман сообщил им о зенитке. Их переговоры отчетливо доносились по интеркому, так как наш штурман переключился на канал истребителей.
- Ну и как это тебе нравится? Убери свою задницу с дороги. Я хочу сделать заход над деревней.
- Ни черта ни вижу. Ты видишь что-нибудь?
- Я тоже ничего не вижу, но давай врежем им на всякий случай.
Еще один рывок двух маленьких пташек и вдруг позади них вырастает большой черный вал. Это был напалм — загущенный бензин, один из самых милых ужасов Второй мировой войны. Он превосходит обычные зажигательные составы тем, что гораздо лучше прилипает ко всему, на что попадает.
- Ага, видишь, ублюдки бегут?
Теперь деревня яростно пылала. Два истребителя по очереди спикировали вниз и обстреляли местность из пулеметов. Когда мы отвернули, черное облако как раз достигло нашей высоты. Одна лаосская деревня была стерта с лица земли — и мы даже не знаем, была ли эта деревня за коммунистов или нет.
Обратный путь проходит без происшествий. Шутки идут по кругу, Кусака поздравляют с идеальным сбросом — некоторые грузы действительно попали в «Т» - а затем штурман переключается на «Голос Америки» в Маниле ради их воскресного джем-сейшена. Вернулись в Ханой как раз к позднему ланчу в офицерской столовой ВВС: красное вино для желающих, мясное ассорти, стейк из филе с картошкой по-французски, зеленый салат, пирожные и кофе; тридцать пять центов. Ах да, разбор полетов. Офицер французской воздушной разведки и американский «гражданский» из «CAT».
- Как прошло, Ал?
- О, обычное дерьмо, довольно точный пулеметный огонь. Они становятся лучше, ты в курсе?
- Сегодня надо сделать еще один рейс, Ал.
- Господи, чувак, дай мне хотя бы прикончить мой ланч. Я выжат.
Так мы и сделали, а позже Ал вернулся с новой командой французских десантников-такелажников для еще одного раунда «рутинной» работы.
Кусак и «CAT» остались с французами до самого конца. Особенно запомнился Эрл Макговерн, великан с огромной бородой, такой крупный, что ему пришлось поставить специальное кресло пилота в самолет. Ласково прозванный «Землетрясением Макгун», он летел крылом к крылу с Кусаком в ад Дьенбьенфу в апреле 1954 года, когда его самолет, нагруженный боеприпасами, был подбит зенитным огнем коммунистов. Возможно, Макговерн мог бы спрыгнуть и спасти свою шкуру, рискуя увидеть, как его самолет разбивается в центре французских позиций с эффектом бомбы особой мощности. Кусак услышал через интерком голос «Землетрясения Макгуна», сказавшего «Я иду на них». На горящем самолете, выжимая последние капли мощности из двигателей, Макговерн врезался на своем «летающем вагоне» во вражеские позиции. Самолет взорвался при ударе.
2 июня. Возвращаемся с операции на рисовых чеках — одной из зачисток. Как и большинство зачисток, эта была провальной. Весь день ползали под палящим солнцем по рисовым полям и дамбам, пытаясь «запереть» деревню, предположительно бывшую штабом партизанского батальона коммунистов. Все зловония природы, казалось, вырвались на свободу. Есть слои запахов, кусочки запахов, пакеты запахов, запахи для моего носа и для всех остальных в мире. Если бы можно было перевести эти запахи в цвета, самые дикие абстракции Пикассо выглядели бы как картины бабушки Мозес. Валяться в воде в на рисовых чеках не так плохо, как лежать в наполовину высохшей грязи. По крайней мере, пока есть вода поверх грязи, есть определенное ощущение прохлады, даже если вода имеет температуру 30 градусов по Цельсию.