Конечно, коммунисты знали об операции, как это обычно и бывает, либо из-за масштаба наших приготовлений, либо из-за шпионов, проникающих под видом вьетнамских поваров, чистильщиков обуви, подружек и другой параферналии, которой всегда забиты французские части в Индокитае. Как по часам, каждая такая операция по зачистке начинается с воздушной разведки, которая только дает коммунистам понять, что что-то происходит; затем следуют длинные колонны грузовиков, перевозящих войска, необходимые для операции. И, как будто всего этого было недостаточно, чтобы разбудить всю округу, обычно появляются несколько танков, для обеспечения артиллерийской поддержки, лязг которых, я полагаю, слышен за пять миль вокруг.
Это напоминает мне о барабанах и тарелках, которые вьетнамцы традиционно берут с собой для охоты на тигров. Как говориться, барабаны и тарелки не могут помочь поймать тигра, но, по крайней мере, они его пугают. И для них это цель всего дела. Они считают, что напуганный тигр также хорош, как и мертвый. Боюсь, что напугать Вьетминь недостаточно.
Наконец, к четырем часам мы были достаточно близко от деревни, чтобы видеть что происходит. Деревня совершенно затихла в нависшей летней жаре. Вокруг не было ни души, даже собак было не видно. А ведь люди должны были работать в поле! Но поля кажутся такими же пустыми. Люди вокруг меня обменялись понимающими взглядами: еще одна неудача. Коммунисты были предупреждены.
Просто для того, чтобы успокоить свою профессиональную совесть и не сделать операцию совершенно бесполезной, люди поползли дальше и наконец, поднялись на гребень последней дамбы. На одном фланге капитан, командовавший ротой, поднял и опустил руку. Примкнув штыки, все пустились усталой собачьей рысью. Очевидно, то же самое проделали и другие роты, образовавшие кольцо вокруг деревни. Подходим к деревенским воротам и вдруг, как по сигналу, из домов высыпает население. В основном старухи и дети во главе с деревенским старостой и его свитой, узнаваемые по туго намотанным черным тюрбанам. Сейчас мы находимся возле дина, общественного дома на деревенской площади. Офицер французской разведки, по-видимому прекрасно говорящий на вьетнамском, допрашивает деревенского старосту с видом усталого раздражения.
Его ответы многословны, но явно отрицательны. Нет, он давно не видел партизан коммунистов. Нет, их деревня не уплачивает налог коммунистов рисом; нет, всех их мужчины и молодежь учтены и если их сейчас здесь нет, то это потому, что они работают в полях (мы, конечно, не видели, чтобы кто-то работал в полях). И он пошел дальше.
На заднем плане слышались крики — солдаты обыскивали дома в поисках потайных входов и тайников с оружием. Некоторые из них чрезвычайно изобретательны. Вход вполне мог находиться под огнем открытого очага, тогда длинный туннель соединял бы его с деревенским прудом, а само убежище находилось бы под самим прудом. Или вход будет в пруду, через сифон, в результате чего убежище будет надежно защищено даже от ищеек или металлоискателей. Другими словами, найти склад Вьетминя или убежище в такой деревне, было бы вопросом чистой удачи или пыток, поскольку очень редко разведке удается получить прямую информацию о существовании такого убежища в деревне, контролируемой коммунистами.
В данном конкретном случае пытки оказались не нужны. Один из немногих молодых мужчин в деревне, очевидно, потерял самообладание и побежал. Последовала дикая стрельба. Люди должны были дать выход своей сдерживаемой враждебности после этого бесконечного подползания с полудня. Крики офицера разведки, требующие, чтобы парень остался жив, прозвучали слишком поздно. Когда мы добрались до него, от парня почти ничего не осталось. Конечно, при нем были какие-то листовки и естественно, все клялись, что никогда его раньше не видели, что ничего о нем не знают, что он только что приехал в деревню и что они слишком боялись мерзкого Вьетминя, чтобы что-то сказать милым французам и т. д.