Но возвратимся к истокам. Художественный класс вырос на основе небольшого кружка художников-профессионалов и любителей живописи, которые в 1832 году стали собираться на Ильинке (ул. Куйбышева, 14, дом не сохранился) для рисования с натуры. Это были Е. И. Маковский, А. С. Ястребилов, В. С. и А. С. Добровольские, И. Т. Дурнов, И. П. Витали и другие. 1 июня 1833 года был учрежден Московский художественный класс. Его первыми директорами стали адъютант московского генерал-губернатора Ф. Я. Скарятин, знаменитый историк, археолог и библиофил А. Д. Чертков и М. Ф. Орлов. Класс существовал на ежегодные взносы членов общества, составлявшие 250 рублей ассигнациями. Каждый такой член мог послать на обучение в Художественный класс двух учеников любого сословия, не исключая даже крепостных. Первоначально класс открывался на четыре года. В проекте устава указывалось, что главная задача класса «доставить жителям Москвы способы образования в художествах», ибо, как отмечалось далее, «сколько людей, рожденных для художеств, остаются без всякого образования и здесь, и в отдаленных частях России».
Для занятий было снято помещение в доме № 1 по Китайскому проезду, однако вскоре пожар прервал занятия, погубив часть учебного оборудования. Некоторое время класс помещался на Страстном бульваре (дом № 4, не сохранился), а затем переехал на Большую Никитскую (ул. Герцена, 14, во дворе).
В отчете о деятельности класса, быть может написанном в том же кабинете и напечатанном в мае 1835 года в журнале «Московский наблюдатель», М. Ф. Орлов отмечал: «Нам кажется, что успехи учеников значительны. Классы наши посещаемы были постоянно 37-ю учениками, присылаемыми по бесплатным билетам от гг. Членов, и 33-я учениками, вносившими за себя платы по 5 рублей в месяц».
Орлов отдавал много сил Художественному классу. Он привлек к преподаванию В. А. Трошгаина и К. И. Ра-буса.
В 1837 году, когда истек четырехлетний испытательный срок, отпущенный классу, он оказался на грани закрытия из-за нехватки средств. Докладная записка о Художественном классе от 18 августа 1842 года так рассказывает об этом трудном моменте: «Класс стремился к падению и пал бы непременно, если бы деятельность учителей и бывшего директора генерал-майора Орлова не удержала его на краю погибели. Целые шесть месяцев класс колебался и изнемогал. Но все это время учение ни на один день не прекращалось, г. Орлов поддерживал собственными деньгами, а гг. учителя, новые академики, отказавшись от жалованья, преподавали уроки без всякого возмездия; наконец, после шестимесячных усилий, надежд и сомнений Общество составилось...»
Таким образом, решительное и бескорыстное поведение Михаила Федоровича Орлова во многом определило дальнейший путь русского художественного образования.
Но Художественный класс был не единственной точкой приложения энергии Орлова. Сразу по приезде в Москву он становится членом Московского общества испытателей природы. Это общество возникло при Московском университете в 1805 году. Несмотря на то что непосредственные задачи общества лежали в пределах естественных наук, к нему, как к культурному центру, тянулись люди, от наук далекие. Достаточно сказать, что одновременно с Орловым членами общества были молодой Герцен, Николай Раевский, декабристы Ф. Н. Глинка и В. П. Зубков, а сосланный в Сибирь Н. А. Бестужев с оказией передал для коллекции общества образцы набранных в Сибири руд. Что касается М. Ф. Орлова, то он вошел даже в состав совета Общества испытателей природы, а в ноябре 1836 года сделал па одном из заседаний доклад «Некоторые философские мысли о природе», текст которого, к сожалению, до нас не дошел. Орлов попытался усилить общественный характер общества и предложил внести некоторые изменения в его устав. Однако министр просвещения граф Уваров запретил пересмотр устава.
М. Ф. Орлов был одним из активных деятелей Московского скакового общества. Возможно, здесь сыграло определенную роль семейное пристрастие к лошадям:, дядя Михаила Федоровича А. Г. Орлов-Чесменский на Хреновском конном заводе в Воронежской губернии собрал мирового класса коллекцию лошадей различных пород, руководил серьезной зоотехнической работой и создал знаменитую впоследствии орловскую рысистую породу. Он был основателем первых в России скачек, которые проводились с 90-х годов XVIII века на Донском поле, неподалеку от Нескучного дворца графа.
Так или иначе, возможно отчасти и следуя семейной традиции, Михаил Федорович участвует в работе Московского скакового общества, пишет несколько работ по коневодству, устройству скачек и распределению призов.
Но общественная деятельность была как бы внешней стороной жизни Михаила Федоровича. Москва 30-х годов стала после разгрома декабристского движения в большей степени, чем Петербург, очагом свободомыслия. Это естественно: репрессии обрушились в первую очередь на северную столицу и расквартированную на юге армию. В Москве же в дни восстания декабристов не произошло открытых выступлений, и соответственно удар реакции был не столь силен. Новая волна оппозиционных настроений накатила на Московский университет, где в эти годы образовались студенческие кружки Н. П. Сунгурова, Герцена — Огарева, «Общество 11-го нумера» В. Г. Белинского.
Но и Москва не оправилась от удара, казалась опустевшей. Николаевская реакция, свирепствовавшая цензура печати загоняли передовую мысль в салоны и гостиные, которые были в те годы как бы клапаном, отчасти дававшим выход в беседах и дискуссиях назревшим мыслям. Дом М. Ф. Орлова становится одной из точек притяжения передовых москвичей.
Дом Шубиной на Малой Дмитровке... Эти слова не стали адресом великосветского салона, где дамы щеголяли парижскими туалетами, а мужчины кичились чинами и наградами. Но в ворота дома чередой нередко въезжали экипажи. Как вспоминал поэт Я. П. Полонский, «вся тогдашняя московская знать, вся московская интеллигенция как бы льнула к изгнаннику Орлову; его обаятельная личность всех к себе привлекала... Там, в этом доме, я встретил впервые Хомякова, проф. Грановского, Чаадаева, И.Тургенева». Этот список можно было бы продолжить многими славными именами. Дружеский круг Орлова был велик, но друзей выбирать 4 он умел. Думается, не будет преувеличением сказать, что дверь его дома открывали едва ли не все достойные люди того времени. Выдающаяся личность Михаила Федоровича Орлова порой незаслуженно обходится молчанием исследователями общественной жизни Москвы 30-х годов, а ведь он был как бы водоразделом между прогрессивными и консервативными кругами. Последние до конца дней Орлова считали его общество неподходящим. Об этом красноречиво говорит, например, дневниковая запись сильно к тому времени «поправевшего» М. П. Погодина летом 1840 года, когда в Москву приехал оппозиционный депутат французской палаты депутатов Могэн: «Получил приглашение от Павлова на Могэна, но не поеду, ибо там, верно, будут Орлов, Чаадаев».
В полицейских донесениях об Орлове сказано: «...знакомство имеет большое и в высшем кругу... пользуется от многих к себе благорасположением». Т. П. Пас-сек вспоминала, что «большая часть молодого поколения поклонялась ему».
10 июля 1834 года .Герцен узнал о том, что прошедшей ночью в дом Н. П. Огарева на углу Большой Никитской и Никитского бульвара (ул. Герцепа, 23) нагрянула полиция и, произведя обыск, арестовала Огарева. Декабрист В. П. Зубков, к которому обратился Герцен, отказался помочь. В тот день Герцен был приглашен на Малую Дмитровку к М. Ф. Орлову на званый обед. Узнав о случившемся, Орлов, не колеблясь, предложил помощь и обратился к московскому генерал-губернатору Д. В. Голицыну. В этот раз заключение Огарева было недолгим: через три дня он был отпущен на поруки к родственникам, однако вновь арестован через три недели.
В тот же день 10 июля на обеде у М. Ф. Орлова Герцен познакомился с П. Я. Чаадаевым: «Друзья его были на каторжной работе; он сначала оставался совсем один в Москве, потом вдвоем с Пушкиным, наконец, втроем с Пушкиным и Орловым. Чаадаев показывал часто, после смерти обоих, два небольшие пятна на стене над спинкой дивана: тут они прислоняли голову» (П.Я.Чаадаев жил в доме Левашовой, на месте дома № 20 по Новой Басманной ул.).