К счастью, Сергей Довлатов не сломался и вернулся к своей прежней профессии писателя. Между прочим, начинать литературную карьеру в новой стране тоже было не так просто. Как и многие писатели, не получившие вовремя должного признания, он страдал определенными комплексами, но сам прекрасно это осознавал.
Литература для него не стала средством самоутверждения, сведением старых счетов. Для Довлатова (цитата из другого его письма) «писание, любое, успешное и не успешное, один из немногих способов преодоления душевного горя». Думаю, точнее сущность писательства не определить. Поэтому Довлатов не только смог написать свои книги (в статье Льва Лосева, появившейся в «Русской мысли», им дана очень высокая оценка, и в этом я полностью согласен с Лосевым), но и пробиться к иноязычному американскому читателю. А уж тут из русских писателей преуспели лишь единицы.
Кажется, все написанное им опубликовано. Но у Сергея Довлатова есть еще одна книга. Убежден, если ее издать, она станет самым громким бестселлером в эмигрантской литературе. Даже для наших «классиков», которые уже давно не читают друг друга, эта книга будет настольной. Что за книга, почему о ней до сих пор ничего не известно? Дело в том, что Сергей Довлатов, почти единственный из русских литераторов, работал в совсем забытом жанре эпистолярной прозы, писал письма.
Практически каждое его письмо — маленький шедевр. Если адресаты Довлатова договорятся между собой, соберут письма и издадут их — повторяю, грандиозный успех обеспечен[1]. Правда, есть одно маленькое «но»: в первую очередь надо согласовать эту идею с женой Довлатова, Леной. При всей своей доброте Довлатов был беспощаден в литературных оценках, да и не только литературных. Не прощал человеческой подлости и низости. Многих будущих читателей этой книги ожидают «приятные сюрпризы». Поэтому издавать ли ее и когда издавать — решать Лене.
Итак, благополучная судьба писателя в Америке. Кажется, Довлатов добился всего, чего хотел. Даже Курт Воннегут ему позавидовал: мол, публикуетесь в престижнейшем «Ньюйоркере», куда его, Курта Воннегута, не пускают. Но почему мне на ум приходит сравнение с фильмом «Судьба солдата в Америке», с его трагическим финалом? Конечно, все мы под Богом ходим, но скажите, разве это нормально, что здоровенный мужик, в расцвете сил, внезапно умирает, не дожив до сорока девяти лет? Можно говорить о каких угодно болезнях, «терзавших Довлатова всю жизнь» (цитата из Лосева), но болезни сами собой не приходят, для них есть причины. И поневоле вспоминаются стихи Владимира Корнилова: «Что погиб человек от ошибки, хоть онколог наплел — от рака…» Конечно, как хорошо, как приятно, а главное, как смело, выступая в эмигрантской газете, свалить все на советскую власть и на происки КГБ. Но Довлатов двенадцать лет прожил в Америке, чувствовал себя уже полноправным американцем. Плюс — его книги вернулись в Союз и получили признание. У меня нет перед собой текста интервью Довлатова, опубликованного в журнале «Огонек», но там он говорит примерно следующее: «Я вдруг понял, что жизнь моя принадлежит не литературе, а близким мне людям». То есть только совершенно глухой человек не догадается, что Довлатова не покидало беспокойство о своем маленьком сыне, о жене, о матери, что он чувствовал некую нестабильность своего существования. Ни для кого не секрет, что лишь считаные литераторы в Америке живут на литературные заработки, остальные вынуждены работать. И Довлатов работал. На хлеб насущный он зарабатывал в нью-йоркском бюро радио «Свобода». Работал около десяти лет, а все оставался внештатником, то есть — в условиях нью-йоркского бюро — человеком бесправным, которого можно уволить в любой момент по первому хрюканью чиновника из Мюнхена. Тут я слышу возмущенные возгласы: «Как можно предполагать такое, как можно было увольнять Довлатова?!» А так. Уж не помню, в каком году мне позвонила Эллендеа Проффер: «Толя, Довлатова уволили с радио, сделай что-нибудь». (Характерный штрих: сам Довлатов никогда не просил о помощи, наоборот, уверял меня в телефонных разговорах, что у него все в порядке и на счету в банке — тысяча долларов.) К слову сказать, я знаю нью-йоркское бюро, там работают «отнюдь не злодеи» (любимое выражение Довлатова), там ценили и почитали Довлатова, но шло очередное сокращение бюджета на радио, а при этом первым делом страдают внештатники. Короче, в Нью-Йорке не дрались за Довлатова. Поступили по принципу: «Приказ начальника — закон для подчиненного».
Я позвонил в Мюнхен, и мне удалось объяснить тогдашнему руководству радио, кто такой Довлатов. Довлатова восстановили. Позже, будучи в командировке в Нью-Йорке, я спросил у Сережи Довлатова, хочет ли он стабильного места на радио. Конечно, хочет… Я свел его с директором «Свободы» и держал получасовую речь. Директор понял, обещал. Сам Довлатов комментировал мое «выступление» со свойственным ему черным юмором: «У меня было ощущение, что я умер, — такой панегирик произносят только над телом покойника. Вот увидите, Толя, что-то произойдет». И действительно произошло: через неделю сняли с должности директора «Свободы». Следующие начальники все меньше понимали, и с ними было все труднее разговаривать…
Я неоднократно повторял, что на деньги, которые радио тратит на оплату жилья чиновникам в Мюнхене, можно обеспечить работой всю русскую литературную эмиграцию. Но в Мюнхене, видимо, свои представления о задачах радио, для них явно предпочтительнее чиновничий комфорт. После того как руководство «Свободы» расправилось с русским Парижем (а уж наши внештатники были социально защищены, их уволить было не так просто, но, как говорил тов. Сталин: «Нет таких крепостей…»), после того как объявили о сокращении штатов на государственном «Голосе Америки», чего мог ожидать каждую минуту внештатник в Нью-Йорке, который не защищен никаким законодательством? Ведь его можно выставить из редакции в любой момент, без копейки отступных. Вот жить под таким дамокловым мечом — это ли не напряжение? Это ли не ошибка? Не повод для возврата «неизлечимой болезни»?
Итак, судьба русского писателя в Америке. Вздохнем и ахнем. А судьба русского писателя Сергея Довлатова в России? Что бы там ни говорили, как бы братцы-литераторы ни выпячивали грудь, да факт остается фактом: из всех писателей-эмигрантов последнего времени, книги которых вернулись в Россию, Сергей Довлатов самый популярный…
Аксеновская сага
Аксенову 75. Ни хрена себе. А мне? Лучше помолчать в тряпочку. Но мы же так не договаривались! Клянусь, мы так не договаривались, не помышляли, не предполагали. Нам с Коллегами казалось, что Вася, выигравший Звездный билет и подкрепившийся Апельсинами из Марокко, Катапультирует Под небом знойной Аргентины на своей любимой Затоваренной бочкотаре и, зацепившись за Золотую нашу железку где-то На полпути к Луне, будет купаться там в лучах громкой славы. Ну и мы, вместе с Товарищем Красивым Фуражкиным и Местным хулиганом Абрамашвили, каким-то чудом подтянемся к нему и останемся там вечно задорными, веселыми и молодыми, говоря потом следующим поколениям: «Жаль, что вас не было с нами». Но случился очень сильный Ожог, в результате которого нас всех разбросало по разным странам и континентам, а уж когда от России отделился Остров Крым, то вообще пошел сплошной Бумажный пейзаж, на котором изредка просвечивал Негатив положительного героя. Наступили времена — Всегда в продаже…
Чуда не произошло. Чудес вопреки законам природы не бывает. Однако, как я теперь понимаю, настоящих чудес мы не заметили, вернее, воспринимали их как должное. В шестидесятые годы, словно по мановению волшебной палочки и вопреки всем законам и традициям страны победившего социализма, в литературе появились молодые яркие таланты: Андрей, Булат, Белла, Володя, другой Володя, Женя, Жора, Роберт, Юра… (Список пускай читатели продолжат по собственному усмотрению, я назвал лишь тех, кто тогда был первым.) Чудом были поэтические вечера в Политехническом музее, на которые студенты прорывались через милицейские кордоны. Чудом были номера «Юности» с аксеновскими повестями и романами, которые читали в каждом вагоне метро и электрички. Чудом было и то, что никто из нас никому не завидовал, наоборот, мы любили друг друга, помогали и с каждой новой публикацией поздравляли примерно так: «Ну, старичок, гениальную написал штуковину!» Привыкшие к миллионной читательской аудитории, мы не понимали, что это само по себе чудо. И уж, конечно, подумать не могли, что доживем до времен (те, кто дожил), когда книги будут издаваться крошечным пятитысячным тиражом.
1
В 2001 году вышла книга: Сергей Довлатов — Игорь Ефимов. Эпистолярный роман. М.: Захаров.