Выбрать главу

– Как же они там все умещаются, – удивился юноша. – Пещера там крошечная, от силы человек на двенадцать.

– Пока ты отдыхал в крепости Мейз да прохлаждался на каторге, они ее значительно расширили и теперь припеваючи поживают, со всеми удобствами, – ответил Ферри, усмехнувшись.

– А через кого связь поддерживаете? Кто связной?

– Через Формико, – сказала, грустно вздохнув, Жанна. – Он смышленый и отважный мальчик.

– Формико – смелый пацан, – согласился юноша.

– Есть в кого. Весь в отца, – добавил Гарри, продолжая налегать на бутерброды.

– Ладно, дружище, ступай домой. Отдыхай, приводи себя в порядок, а завтра на дилижансе в Ноузгей. А мы тут пока груз тебе подготовим.

– Ну, не с пустыми же руками мне уходить, дайте хоть с десяткок листовок, – попросил наш герой, подымаясь из-за стола.

– Это еще зачем? – толстяк Гарри с набитым ртом удивленно уставился на товарища.

– Я по пути на прощание подкину в полицейский участок или еще куда-нибудь.

– Никаких тебе листовок! Не хватало, чтобы тебя снова задержали и засадили в темницу, – сердито отрезал Ферри. – Ни к чему лишний раз рисковать. И так из-за тебя на голове седые волосы появились.

– Кстати, после твоего ареста к нам наведывались полицейские с обыском, – отозвался Гарри. – Все перерыли вверх дном, но тайную комнатку с типографским станком так и не обнаружили.

– Братцы, вам дико повезло, что с ними сыщика Флари не было, он своим чутким носом сразу бы учуял типографскую краску, и тогда закатилась бы наша звезда.

Глава девятая

Улица Кипарисов, 14

В Ноузгее Торбеллино довелось бывать несколько раз, и каждый раз этот прекрасный город, город цветущих садов, производил на юношу неизгладимое впечатление. Тихие ухоженные улицы, украшенные клумбами, газонами, кашпо, вазонами, кадками с яркими душистыми цветами, поражали своим великолепием и волшебством. Домики, отражавшиеся в водной глади каналов, тихие улочки, освещенные светом причудливых фонарей… Такое впечатление, что попал в какую-то волшебную страну.

Торбеллино в Ноузгее почему-то чувствовал себя в полной безопасности, то ли чарующая красота города располагала, то ли какая-то спокойная размеренная жизнь горожан… Каждую весну жители города целую неделю бездельничали и проводили все дни напролет в своих садах на зеленых лужайках, в состоянии созерцания и восхищения цветущими сливой и вишней.

* * *

Передав в портовом кабачке одному из связных, моряку-подпольщику с флагмана эскадры Гавилана, секретный пакет от Комитета Четырех, юноша отправился бродить по старому городу, знакомиться с его достопримечательностями.

На одной из живописных улочек ему бросилась в глаза табличка на доме, утопавшем в цветах, на ней было написано: «Улица Кипарисов, 12».

Сердце юноши неожиданно тревожно екнуло и учащенно забилось. В его сознании всплыла давно забытая фраза: «Запомни, улица Кипарисов, 14…».

«Ну, как же он мог такое забыть? Ведь пленник, томящийся в плену у диких номадов, просил его передать весточку своей старенькой матери, которая жила в Ноузгее по этому адресу», – юноша окинул взглядом улицу, вдоль которой вытянулись «во фрунт», словно солдаты на параде, высокие зеленые кипарисы…

Выходит, что следующий дом как раз и будет домом матери Толмача. Вот так номер! Значит, судьба сама направила его ноги в эту сторону, в этот район города, чтобы он выполнил просьбу несчастного раба Гуюк-хана.

Юноша приблизился к соседнему дому и в нерешительности остановился у невысокой калитки, обвитой цветущим плющом. Небольшой аккуратный домик под красной черепичной крышей выглядел, словно игрушка. Он был украшен кашпо с цветами, висевшими на стенах и красивых ставнях. От калитки к невысокому крылечку вела узкая дорожка, выложенная в виде орнамента из цветных плиток. У входа, словно часовые, обосновались две низенькие дубовые кадки, усеянные букетами из разноцветных нежных петуний. Торбеллино долго топтался у входа, не решаясь открыть калитку. Наконец он тронул ее, и она медленно открылась, при этом певуче, негромко зазвенел маленький колокольчик, висевший над ней.

На мелодичный звук из-за дома выскочила небольшая пучеглазая собаченция, которая тут же дала незваному гостю понять, что не следует пренебрегать правилами хорошего тона, что прежде, чем идти в гости, надо о своем визите уведомить хозяев. Громко, бесцеремонно облаяв юношу, собака с гордым видом улеглась перед крыльцом, высунув язык от жары и не сводя блестящих черных глаз с Торбеллино.

– Корезо! На кого ты там лаешь, негодник? – послышался приятный женский голос. Из-за угла домика показалась невысокая пожилая женщина с добрым открытым лицом и большими печальными глазами.

– Здравствуйте, хозяюшка! – поприветствовал ее Торбеллино, косясь на верного лохматого стража.

– Добрый день, милый юноша!

– Извините, право, мне неловко, такая жара стоит, не угостите холодной водицей?

– Да что вы стоите у порога. Проходите, гостем будете. А хотите, я вас не водой, а чудесным лечебным чаем с вареньем из розовых лепестков угощу? Усталость, как рукой, снимет. Судя по вашей пыльной обуви и уставшему виду, вы издалека идете. Песика моего не бойтесь, он у меня смирный, совершенно не кусается. Только для виду пугает, изображает из себя грозного сторожа и защитника. Сторожить-то не от кого, ни у кого в Ноузгее двери домов отродясь никогда не запирались, горожане у нас дружелюбные.

Юноша, с опаской поглядывая на «грозного сторожа», ступил на дорожку. Собаченция вскочила и угрожающе зарычала.

– Корезо, нехорошо, мой мальчик! Видишь, у нас гость, поприветствуй его.

Корезо, услышав строгий голос хозяйки, тут же, как хороший актер, преобразился из грозного охранника в приветливого веселого песика. Помахивая своей «баранкой», миролюбиво приблизился к юноше.

* * *

Торбеллино и хозяйка сидели на открытой уютной веранде, увитой виноградом, и пили ароматный чай с вареньем. Корезо же, лениво позевывая, расположился в ногах у своей хозяйки.

– Вы живете одна?

– Да, совсем одна. Муж мой давно покинул сей мир, он был «охотником за растениями». Несколько лет тому назад погиб у Мыса Трех Братьев во время одной из экспедиций за редкими растениями. В тех местах в тот год неожиданно ночью ударил сильнейший мороз. Он и его товарищи погибли: замерзли в своей палатке, превратились в ледышки. Кроме них погиб и весь гарнизон форта Алармо, поблизости которого они тогда расположились на ночевку, уже возвращаясь назад. Еще у меня был сын Макото, мой единственный любимый мальчик. Вот такой как вы, такой же юный, ладный. Он давным-давно пропал. До сих пор от него нет никаких вестей. Но я верю, я чувствую своим бедным материнским сердцем, что он жив и помнит обо мне.

– Как пропал? Простите, вам, наверное, тяжело об этом вспоминать.

– Это случилось, когда произошел мятеж и к власти пришел генерал Трайдор. Сын был морским офицером. После того как корабли верные правителю Синсеро были потоплены, некоторые преданные присяге моряки решили добираться до вольных городов, Силенто и Веер-Блу. Среди них был и мой Макото. Они все исчезли бесследно, о них до сих пор ничего не известно. Бедные мальчики…

Торбеллино заерзал на стуле, ему не терпелось обрадовать добрую женщину известием, что ее сын жив.

– Если я узнаю, где он находится и что ему грозит беда, я тут же все брошу и на крыльях полечу его спасать, несмотря ни на какие невзгоды и опасности.

Услышав такое заявление, слова, только что готовые сорваться с языка юноши, застыли у него на устах. Он даже закашлялся.

«Если он сейчас ей сообщит, что ее сын жив и находится в плену у номадов, женщина, несомненно, тотчас отправится вызволять своего любимого сыночка из беды, – подумалось Торбеллино. – Она не только не спасет сына, но и сама может погибнуть, или в страшной пустыне, или в рабстве у жестокого Гуюк-хана».