Так что шоферов в нашем понимании у венгров нет. По крайней мере, не было в те годы, о которых идет речь. Есть водители и есть механики. Белая косточка и черная кость. Между ними такая же разница, как между жокеями и конюхами.
Когда демобилизация из Красной Армии после войны достигла своего апогея, из гаража отделения в Будапеште по улице Королевы Вильгельмины стали отправляться домой один за другим все наши лучшие шоферы-фронтовики. Машины оставались без хозяев. Ездить становилось не на чем.
Зам. начальника отделения по работе среди венгерского населения майор Афанасьев отправился к подполковнику Гуркину:
– Что делать? – в голосе его звучало отчаяние.
– Выходить из положения, – дал Гуркин дельный совет.
– А как, товарищ подполковник? Четыре легковых и две грузовушки уже стоят без ездоков.
– Нанимайте венгров.
– На какие шиши?
– На продукты. За муку, мясо, масло и прочие съедобные вещи… Мне ли вас учить, товарищ майор?
– Да и шоферы они тоже!.. – Афанасьев, скривившись, безнадежно махнул рукой. – На работу в белых рубашечках ходят.
– У вас есть на примете получше?..
Словом, через несколько дней в нашем хозяйственном дворе появилось несколько шоферов в штатских костюмах.
А еще через неделю наши молоденькие красноармейцы-шоферы (старых уже почти всех демобилизовали), ругаясь по-русски громко и отчаянно, копались в кишках чужих машин, устраняя чужие, большей частью ерундовые, неисправности.
А новички-венгры, посиживая в тенечке и покуривая стреляные у своих же русских коллег сигареты, трепали языками в ожидании, когда им выведут на линию исправных бегунов.
Больше всех донимал наших ребят трепливый молодой водитель по имени Фери, научившийся нескольким русским фразам и любивший давать «под руку» советы нашим неутомимым трудягам, тянувшим двойную тягу – за себя и за «того парня».
– Нэ это! Это!
– Пошел к чертям, Фери!
– Что есть «к чертям»? – удивлялся Фери.
– Ну к этим, с хвостами и рогами.
– Нэ это нада крутить, я говорью! Вот тот маленький… как это?.. гвоздик.
– Пошел ты… – и посылали его еще подальше.
В один прекрасный день Фери отправили в командировку на новеньком "опель-кадете". А через два часа он вернулся на хозяйственный двор со странно вихляющим левым передним колесом.
– Вот… На горе Янош подохла… А запаска – нет запаска! Тогда я вытаскивал из ее живота резина, набил шина зелоная кукорица с поля и доехал до здесь. А?
Он был явно горд своей находчивостью и ожидал похвалы. А ребята, скребя затылки, горестно смотрели на окончательно загубленную, жеваную-пережеванную еще совсем новенькую шину. Не было в нашем хозяйстве ничего более дефицитного, чем покрышка. Их латали да подлатывали по много раз. Ну а с этой, расшматованной жесткими стеблями кукурузы, разве что-нибудь сделаешь?
– Эх, Фери, Фери…
Примчался майор Афанасьев, у которого был поразительный нюх на неполадки в хозяйстве.
Постоял, покачал головой, крепко сжав губы. Потом сказал:
– Фери, где твои золотые часы?
– Вот! – Фери поднял руку с часами, которыми он хвастался без конца.
– Дай сюда… Нет, сними с руки, подай мне… Давай, давай, не стесняйся! Фери забеспокоился:
– Зачем это?
– Давай, я говорю.
Ослушаться Фери не осмелился.
– Ой, ой, осторожно! Не уроняйте. Часы нет противударный систем!
Майор Афанасьев положил часы себе в карман:
– Три дня тебе, Фери, – и поднял для наглядности руку с оттопыренными тремя пальцами. – Если через три дня не добудешь новой покрышки для «кадета», золотых часов тебе больше не видать. И продуктов тоже. И вообще, угодишь к Петеру Габору за вредительство и саботаж.
Что такое вредительство, Фери еще не знал. Зато очень хорошо знал, кто такой Петер Габор. Это был человек, возглавлявший контрразведку новой власти. Страшные истории о нем ползли по всей Венгрии.
Разозленный, обиженный, напуганный Фери отошел в сторонку к забору, подальше от гоготавших и скаливших зубы русских шоферов.
Под ногу попалась какая-то невзрачная деревяшка, сантиметра на два высунувшаяся из-под земли. Давая выход злости, Фери размахнулся и пнул ее изо всех сил.
И тут же завопил не своим голосом от боли, смяв гармошкой лицо и прыгая на одной ноге. Подошва лакированной туфли отлетела далеко в сторону.
Подошли другие шоферы, в том числе и венгры, стали осторожно пинать проявившую такой крутой норов деревяшку.
– Камень! – сказал один.
– Точно, – подтвердил другой, – да и немаленький.
– Корень дерева, – высказался третий. – Дерево срубили, а пенек остался.
– Нем, нем! – отрицательно качал головой один из венгров. – Ящик.
Фери все еще прыгал на одной ноге, унимая медленно стихавшую боль. Кто-то сбегал за лопатой.
Подкопали деревяшку с одного края, с другого.
Что-то непонятное!
– Мать честная!- дошло наконец-то до кого-то из ребят, успевшего в свои восемнадцать лет побывать на фронте. – Ящик из-под немецких мин большого калибра! Да перестаньте же ковырять лопатой, взлетим на воздух.
Влекомый своей безошибочной интуицией, на месте происшествия возник майор Афанасьев.
– Всем отойти на пять шагов от непонятного предмета, – скомандовал он. – Рядовой Якушин, назначаетесь вроде как начальником неопознанного объекта. Никого не допускать – под вашу персональную ответственность. А я побежал докладывать начальству.
Начальство высказало предположение, что в районе деревяшки заложена мина, которая в любой момент может взорваться. Тотчас же были оповещены об опасной находке комендант Будапешта генерал Замерцев и командир охранного полка НКВД.
Оглашая окрестные кварталы механическими воплями и частым боем колоколов, прибыли пожарные машины, команда бойцов оцепления, рота саперов со своими загадочными инструментами. В считанные минуты были эвакуированы в безопасные места все работники отделения, жители близлежащих домов.
Саперы, действуя то миноискателями, то голыми руками, начали осторожно раскапывать предполагаемую минную ловушку.
И обнаружили – только не ловушку, а нечто другое. Вдоль забора обнажились уложенные рядком три больших серо-коричневых ящика с надписью на немецком языке "Минен" и еще какими-то цифрами и буквами.
Прошло томительных полтора часа. За это время саперы выяснили, что ящики между собой не соединены. Значит, это не единый заряд. Стали осторожно, миллиметр за миллиметром, вскрывать одну за другой крышки ящиков.
В первом ящике, под слоем бумаги, аккуратно сложены старинные серебряные предметы, в основном, графские родовые ценности с гербами.
Во втором ящике – серебряная столовая утварь: ножи, вилки, ложки всяких калибров, чайники, супницы, соусники…
В третьем – массивные серебряные украшения, статуэтки, художественное литье…
Всего, как сказано в тут же сделанной описи, в кладе обнаружено шестьсот шестьдесят три серебряных предмета общим весом в три с половиной центнера. Находка была официально вручена будапештской комендатуре для последующей передачи в государственную казну.
Когда выяснилось, что никакой опасности взрыва нет и не было, улица Королевы Вильгельмины возликовала. Все выскочили из своих укрытий и кинулись во двор отделения, чтобы удостовериться, каких ценностей лишился бежавший граф, которому принадлежал дворец-особняк. Кстати, графа за отвратительный характер, за постоянные свары с соседями с привлечением полиции, за судебные иски по всяким мелочным поводам дружно ненавидели все дома в округе.
Часовой НКВД у входа в здание ничего с этим нашествием веселых ликующих людей поделать не мог. Да и как отличишь в таком столпотворении работников отделения от жителей соседних домов: и те и другие, за редким исключением, в штатском. Часовой, прижатый к калитке, только повторял растерянно: «Назад, назад! Низя! Низя!»
Но кто его слушал!
И здесь интуиция майора Афанасьева опять не подкачала. Каким-то непостижимым образом он усмотрел, что кто-то из толпы, приникшей к ящикам с серебром, тихонечко, шаг за шагом, пятясь, пробрался ко входу в подвал флигеля. А там хранился неприкосновенный запас горючего. Неизвестный нырнул в открытую, с болтающимся замком на петле дверь подвала. Видно, перед всем этим столпотворением кто-то из шоферов спускался в подвал за бензином да так и оставил незапертым вход.