То была поздняя версия Деб. Оглядываясь назад, Клаудия могла вызвать в памяти более раннюю ее итерацию – молодую Деб в джинсовых шортах и топе, с длинными волосами, забранными в высокий хвост, моющую свой «Шевелл» из садового шланга. Деб, пылесосящую трейлер под ревущий по радио психоделический рок или красящую ногти Клаудии и Джастин в радужные оттенки под цвет своих собственных. Когда после похорон Клаудия разбирала коробку всякого хлама из трейлера – чеки, просроченные купоны, старые моментальные лотерейки, – она нашла фотографию той Деб. На ней ее мать, молодая и невероятно стройная, лежала на фольгированной подстилке в фиолетовом купальнике, а на ее раскрасневшейся на солнце розовой коже блестело детское масло.
В этом снимке поражало все. То, что его вообще кто-то сделал (но кто?) и что его хранили столько лет. Но самым поразительным было выражение лица Деб. Сколько Клаудия себя помнила, ее мать терпеть не могла, когда ее фотографировали. На немногих уцелевших семейных снимках она грозно смотрит в камеру, стиснув челюсти: «Убери от меня эту штуку!» Фотография в купальнике была другой. На лице молодой Деб играла озорная, восторженная улыбка. Сложно себе представить, но она, похоже, классно проводила время.
На обратной стороне знакомым округлым почерком матери была написана дата, которая все объясняла: четвертое июля 1984 года. Тем летом Деб исполнилось тридцать. Тем летом она влюбилась в Гэри Кейна.
У НЕЕ БЫЛИ И ДРУГИЕ ПРИЯТЕЛИ, НО КЛАУДИИ ЗАПОМНИЛСЯ ИМЕННО ГЭРИ. Тихоня Гэри из мастерской, разговаривающий только каламбурами; высокий, неуклюжий мужчина с орангутаньими руками и кустистыми бакенбардами, тянувшимися почти до края челюсти. Когда и при каких обстоятельствах они сошлись, Клаудия понятия не имела. В одну прекрасную ночь она просто встала пописать и обнаружила в ванной Гэри в одних трусах, из которых торчал член, а в унитаз с оглушительной силой била струя.
– Господь милосердный, – воскликнул он. – Народ, у вас что, стучаться не принято?
Я у себя дома, подумала Клаудия, но ничего не сказала, потому что ей было двенадцать и она была настолько ошарашена, что просто физически не могла вымолвить ни слова взрослому мужчине с членом в руках.
Говорят, что дети легко приспосабливаются. Если и так, то только потому, что у них нет выбора. Клаудия уже привыкла к постоянно появляющимся и исчезающим приемышам – последней была Эрика, за которой однажды субботним утром приехала сотрудница социальной службы, и больше о ней ничего не слышали. С появлением Гэри было точно так же: однажды она вернулась из школы и увидела шланг, протянутый из ванной в комнату Деб, где Гэри наполнял водяной матрас. Так она узнала, что он въехал к ним в трейлер. Как и все приемыши, он просто появился ни с того ни с сего.
Жизнь в трейлере подразумевает крайнюю степень близости. Каждую ночь Клаудия засыпала под плеск воды в матрасе и звуки приглушенных голосов из-за материнской двери. Гэри был человеком крупным, из-за своего роста ему постоянно приходилось нагибаться, чтобы вписаться в дверной проем. Его рабочие ботинки были размером со шлакоблоки и весили примерно столько же, и как минимум раз в день Клаудия спотыкалась о них по пути к двери. Даже когда он уходил на работу, следы его присутствия были повсюду: светлая, мелкая, как сахар, щетина в раковине; плавающий в унитазе окурок; забрызганный мочой стульчак.
Для них троих, запертых в трейлере как кролики, которых разводил ее дед, та зима была бесконечной. Хотя кроликам вообще-то было даже попроще: их, по крайней мере, разделяли по половому признаку, чтобы избежать бесконечного размножения. У тощего прыгучего самца была своя клетка с сетчатым дном, чтобы его фекалии падали прямо на землю и никому не приходилось за ним убирать.
Но рано или поздно снег сходит даже в Мэне. Весной Гэри соорудил за трейлером навес и большую часть времени возился там со своими мотоциклами. У него их было два: «Кавасаки», на котором он, собственно, ездил, и красивая старая «Веспа», которая отказывалась заводиться. Он месяцами силился поставить ее на ход, что было весьма сомнительным устремлением для провинциального Мэна, где невозможно было достать никаких запчастей.
Периодически он брал Клаудию покататься.
Вспоминая то лето, она помнит только, как сидела верхом на «Кавасаки» в шлеме Гэри, обхватив его за талию. Она втянулась мгновенно. В отличие от матери, которая в тот единственный раз, когда Гэри предложил ей прокатиться, чуть не перевернула их обоих, Клаудия инстинктивно понимала, как перераспределять вес во время поворотов.