Володя решил явиться к матери во всей своей партизанской красе. Вот он, сбылся желанный, загаданный час свиданья!
— Здравствуй, мама, — неверным баском, в котором вдруг появилась сипотца, проговорил Володя, козырнул, но сам смутился и протянул матери руку: — Ну, как поживаешь? Здоровье твоё ничего?
Ему было уж очень неловко держать в руке немецкий автомат, и вообще всё вышло не так, как он задумал. Да и мать как-то заробела и стеснялась посторонних, подавленная непривычной обстановкой подземелья. Озабоченно всматриваясь в изменившиеся черты Володиного лица, она тихо ответила:
— Ох, Вовочка, здравствуй, дорогой! Ничего здоровье, спасибо тебе. Как ты тут?
— Я… тоже ничего. Обыкновенно. А от папы есть что?
— Где ж тут можно было — от папы? Ведь у нас немцы стояли…
— Знаю я…
— До поцелуйтесь вы, шут вас возьми совсем! — не вытерпел дядя Гриценко. — Одичал совсем парень. Столько мать не видал, такое время пережили, а он ей ручку тянет! Тьфу!
Володя подошёл к матери, придерживая одной рукой гранаты, другой — очень ему мешавший проклятый немецкий автомат, и неуклюже поцеловал Евдокию Тимофеевну в щёку. Она схватила его чумазые щёки, стиснула ладонями и стала целовать, разом залив его лицо своими слезами.
Но тут послышались твёрдые, крупные шаги. Володя живо отскочил от матери, оправляя куртку, пряча за спину оружие. Вошёл комиссар, за ним шли Лазарев, Жученков, Корнилов и гости с поверхности.
В руках у комиссара был большой исписанный лист бумаги. Партизаны стали рассаживаться на скамьях и табуретках. Когда все разместились, командир Лазарев спросил, обращаясь в сторону боковой штольни:
— Ну, Шульгин, как у тебя там?
— Всё в порядке. Дело на мази! — донеслось из штольни.
— Ну давай тогда!
И внезапно всё, что было два месяца совсем почти чёрным или в редких случаях жёлто-серым, вдруг, в одно мгновение, стало ослепительно белым. Люди зажмуривались, прикрывая ладонями глаза.
Это вспыхнули электрические лампочки, нити которых накалил ток от немецкого движка, притащенного партизанами к входу в каменоломни. В том и был задуманный сюрприз Шульгина и Пекермана.
Крохотные цветные огоньки зажглись в ветвях новогодней ёлки. Как празднично и уютно выглядело сейчас ещё за минуту до этого мрачное каменное подземелье! Но когда люди немножко пообвыкли, пригляделись к свету и вытерли слезящиеся глаза, оглушительный хохот раздался в недрах каменоломен. Люди смотрели друг на друга и хохотали до упаду, валясь с табуреток, припадая грудью к столу, колотя друг друга по плечам и спинам. Какие все были чумазые, грязные, закоптелые!
Надя и Нива вырывали друг у друга зеркальце, смотрелись в него, закрывались руками. Никак не могли прийти в себя партизаны, впервые за два месяца разглядевшие друг друга. Долго не смолкал богатырский хохот, сотрясавший самые отдалённые каменные закуты подземелья, и часовые у входа прислушивались к нему: «Что там такое внизу — обвал, что ли?»
А потом, когда все наконец угомонились, встал комиссар Котло. Дядя Яша Манто бережно поставил посреди стола своё дивное творение — исполинский пирог с пятиконечной звездой, искусно выложенной на корке цукатами. Потом он и тётя Киля разлили всем по кружкам и стаканам то, что имелось в неприкосновенном запасе отряда. И комиссар произнёс речь.
— Товарищи, — сказал комиссар, — дорогие товарищи, боевые друзья! С великой радостью встречаем мы сегодня Новый год, который мы начинаем праздником нашего избавления. Вот товарищи с флота сообщили, что твёрдо стоит на своём месте Москва и крепко ударила Красная Армия по немцу под Москвой: откинула его… И хочется мне сказать вам…
— Простите, товарищ комиссар, — наклоняясь к уху Котло, прошептал подбежавший Пекерман. — Я приёмник наладил, из Москвы товарищ Калинин говорит.
— Калинин говорит! — прошло вокруг всего стола. — Михаил Иванович говорит!
Стало очень тихо, только слышно было, как болтает ножками, стукая каблуками о табурет, маленькая Оля Лазарева, притихшая на коленях у матери и не сводившая глаз с лампочек на ёлке.
И из небольшого картонного рупора, который принёс, волоча за собой длинный провод, Пекерман, послышалось: «Дорогие товарищи! Граждане Советского Союза! Рабочие и работницы! Колхозники и колхозницы! Советская интеллигенция! Бойцы, командиры и политработники Красной Армии и Военно-Морского Флота!»