Сини спросила, почему я разговариваю сама с собой.
– Я не разговариваю.
– Нет, разговариваешь, – захныкала Сини.
– В старом доме ты не разговаривала с собой, а теперь все время.
– А-а-а.
– Что у тебя в руке? – спросила Сини.
– Телефон, – ответила я.
– А что мамочка делает? – спросила Сини.
– Мама звонит Сиркку.
– Позвони, мамочка, папуле.
– Не позвоню.
– Позвони.
– Нет.
– Почему «нет»?
– Не решаюсь. То есть могу, но не хочу.
– А у папы есть такой телефон?
– Наверное, нет. По крайней мере, раньше не было.
– А давай попросим, чтобы Санта-Клаус принес папуле такой же, – попросила Сини.
– Нет.
– Почему «нет»?
– Ты перестанешь, наконец, малявка, с вопросами приставать! Посиди хоть минутку тихо!
Я швырнула Сини на диван.
Надувшись, она замолчала. Прижав дочку к себе, я крепко-накрепко обняла обеими руками. От Сини осталось только несколько светлых прядей. Она дрожала, а я глядела в окно на стену соседнего дома и сквозь нее – в такую же комнату, а там такая же женщина средних лет прижимала к себе подушку и мечтала, чтобы эта подушка была ее ребенком, который на этой неделе гостит у отца в лабиринтах Эспоо и только в понедельник вернется и скажет, что у отца дают больше конфет, чем здесь, и этой женщине придется объяснять, что мама покупала бы конфеты если б было чуть больше денег, а потом эта женщина средних лет положит подушку под голову и попытается хоть ненадолго уснуть, как я сама пытаюсь ненадолго уснуть, потому что сон уносит меня в страну-без-Матти, где никто не покупает старых домов, не спросясь других, где никто не живет в таких убогих квартирах с грустной дочкой на руках, где никто не должен ни с кем расставаться, где не нужно жить там, где небо – потолок, земля – пол, деревья – шкафы, лесные духи – соседи, но мы с Сини живем там и никогда не вернемся назад.
Проснулась в поту. Проспала два часа в неудобной позе с Сини на руках. Наконец решилась вскрыть конверт.
Фотографии были так чудесны, что поневоле слезы навернулись на глаза. Ради Сини я подавила плач и закашлялась.
Старый желтый дом стоял на вершине небольшого холма, пышный огород слегка неухожен, дворовая постройка немного скособочилась, участок прямоугольный, наверняка около десяти соток.
Именно о таком я говорила Матти. Много лет до этого кулака.
Тогда, в мире ином, в добром мире.
Но он не слушал меня.
А теперь, когда все разрушено, он посылает мне эти снимки.
Сини спросила, что за дом.
– Папин дом, – вырвалось у меня.
– У папули новый дом?
– Ну-у не совсем.
– Ты сказала, что дом.
– Я по ошибке сказала.
– А можно мне пойти туда поиграть?
– Нет, нельзя.
– Почему, если там во дворе папуля?
– Там никого нет.
– Есть! И грабли, и тележка, – заныла Сини.
– Так, я сейчас уберу эти картинки, – сказала я.
– Они мои.
– Нет, это мамины фотографии.
– Я тоже хочу фотографии дома.
– Мы тебе потом купим.
– Когда потом? – спросила Сини.
– Когда-нибудь.
Матти
Я добежал до своего дома. Оксанен пропалывал огород. Остановившись позади него, я кашлянул. От испуга он опрокинулся на спину. Я протянул ему руку, он неохотно за нее ухватился. Я его поднял.
– Я тот самый бегун, вы помните, конечно.
Оксанен утвердился на ногах.
– Что с того?
– Я хочу купить дом. У меня есть наличные.
– Этот дом продает агент. Первые смотрины через неделю.
– Я могу купить дом у вас напрямую. И не надо комиссионных.
– Я не хочу усложнять продажу дома. Позвоните в агентство, агент Кесамаа.
Беззвучно матюгнувшись, я показал пакет с булочками.
– Что если мы пойдем в дом, выпьем кофе и обсудим все по-мужски?
– Никакого кофе не будет.
– Мне очень важно купить дом напрямую у фронтовика, без посредников.
– С чего ты взял, что я был на фронте?
– Это ж за версту видать. А с хорошим оборудованием и дальше.
– Что?
– Ничего. Этот агент возьмет за посредничество не меньше сорока пяти тысяч. А вы сохраните их, если продадите мне напрямую.
– Я ничего сейчас не могу сказать… договор-то, договор уже подписан…
– Я тоже умею оформлять бумаги. Составим официальный документ купли-продажи. Я позвоню в это агентство и скажу, что мы, мужики, решили по-своему.
– Да не могу я…
Оксанен отвел глаза и замолчал, ожидая, что я сдамся.
– Нечего таскать сюда на смотрины кого попало, грязь только разводить. Заключим сделку прямо сейчас. У меня наличные с собой. А в банкомате можно снять еще.
Оксанен пнул комок земли.
– И ты заплатишь столько, сколько написано в бумагах Кесамаа?
– Я этих бумаг не видел.
– Там написано миллион двести тысяч.
– Я заплачу подходящую сумму. Не станем примешивать никакого Кесамаа. Для него этот дом ничего не значит. Для меня и для вас этот дом значит очень много, поэтому и сделку заключаем мы!
Я заметил, что повысил голос.
Это была ошибка.
Оксанен отошел подальше к сараю.
– Подумайте. Я перед смотринами загляну.
– Я не собираюсь переписывать документы. Не могу.
– А я могу. Скоро увидимся. Надо отметить, Оксанен, расположение комнат хорошее, уютные подвальные помещения. Я с большим удовольствием перееду в ваш дом.
Развернувшись, я отправился прочь.
Оксанен что-то прокричал мне вслед, я не прислушивался.
Открыл дверь своей квартиры, заметил на полу открытку. Красные розы на синем фоне.
«Наши сердечные поздравления с потерей семьи. На следующем заседании правления мы обсудим ваш вопрос, ваше мочеиспускание, ваше нарушение домашнего покоя, хотя первое из упомянутых выше нарушений вы не совершали на территории нашего кондоминиума. Кто бы мог подумать, что курение влечет за собой также психические расстройства. С летним приветом, Каарло и Леена».
Прикнопив открытку к стене, я пошел в душ.
Прочь повышенные обороты, да здравствуют спокойствие и терпение.
Четырех минут не хватило, сделал воду похолодней и отследил по часам еще полторы минуты. Это помогло. Раскурил сигаретку, отнес ее чадить на балкон, открутил стальную ножку от массажного стола и что было сил стал колотить ею по потолку. По ранее проведенным замерам я был уверен, что мои удары приходились примерно в то место, где стоит их кровать.
Стукнул еще четыре раза и швырнул ножку на пол. Засмотрелся на их фотографию и на озеро Пяяннэ. Казалось, озеро разрослось и вот-вот кинется на мостки, чтобы увлечь их за собой в черную глубину.
Я позвонил Кесамаа, тот ответил из машины.
– Найди место для стоянки. Есть предложение по дому, который выставляется на смотрины через неделю.
– Кто звонит?
– Мешок с деньгами звонит.
Послышался шорох, скрип, метроном поворотни-ка, в итоге все затихло. Щелкнула зажигалка.
– Я на стоянке. С кем я говорю?
– Сеппо Саарио.
– Что-то очень знакомое имя…
– Я звонил, интересовался квартирами. Сейчас звоню по поводу дома. Того, в Маунуннева. Старый дом фронтовика.
– А, этот. Дело обстоит так, что пока невозможно организовать персональный просмотр до воскресенья.
– Это не проблема. Я знаю, чего хочу. Я хочу купить именно этот дом.
В ответ тишина.
Я прервал ее вопросом.
– Тебе знаком Джонни Роттен?
– Вообще-то никаких ассоциаций…
– У Роттена есть такой девиз, что он не знает, чего хочет, зато знает, как это получить. Я вывернул этот девиз наизнанку и нахожусь в таком положении, когда нам общими усилиями необходимо снизить цену этого дома в Маунуннева до таких цифр, чтобы я разглядел их своими уставшими глазами.
Расхохотавшись, Кесамаа сказал, что в таком случае они в «Квадратных метрах» уже провели предварительную профилактическую работу.
– Мы оценили его в миллион двести. Это, по любым критериям, особенно с учетом местонахождения, приемлемая цена.
– Не имею желания обсуждать по мобиле важнейшую сделку моей жизни. Надо встретиться.