– «Покупатель принимает на себя следующие обязательства: продавец Тайсто Оксанен может жить в доме до конца своей жизни. Его комната располагается на втором этаже, в бывшей комнате сына. Покупатель обязуется готовить для Оксанена дважды в день горячую еду ежедневно в течение всего года. При этом Оксанен живет в доме на тех же правах, как покупатель и его семья». Ну? Что скажешь? Это законный договор купли-продажи в двух экземплярах. Здесь есть все, кроме подписи. Вы не могли бы расписаться здесь?
Я протягиваю договор Оксанену.
Он всхлипывает.
12.22
Он большой и злой, он сделает со мной все, что захочет.
Когда же Рейно придет?
Где же Вики, сдох он, что ли, почему не придет и не укусит этого?
Как мне освободиться?
Я не могу убежать.
Я не могу поставить свою подпись.
Ну почему никто не придет и не прогонит его?
12.23
Сини я еще могу успокоить, но не старика. Если Сини плачет, я беру ее на руки и говорю: «Не переживай, Сини, папуля здесь и никому тебя не отдаст».
Неужели дед в самом деле не понимает, о какой замечательной сделке речь? Ему не надо платить Кесамаа комиссионных, и он может остаться в собственном доме, как раньше делали в деревнях. Речь о современной смене поколений. И о создании семейного уюта. А если глубже – речь о восстановлении. – Подпишись здесь, и конец всем формальностям.
Он не говорит ничего.
Неужели мне придется взять его руку и подписать? Это глупо, все-таки человек прошел фронт и своими руками построил дом.
– Оксанен, подпишись же ты здесь!
– Так он же один и два…
– Это девятьсот тысяч, так здесь написано, потому что я так считаю, черт подери!
– Да, но…
– Ты, старый хрыч, ты, что ли, не понимаешь, что у меня нет больше денег! Вот цена бойца домашнего фронта, подсчитанная на калькуляторе Джонни Роттена! Возьми я еще триста тысяч в банке, я буду в твоем возрасте, когда смогу расплатиться за дом, я этого не допущу, припомни-ка, сколько было тебе, когда ты выплатил долг за дом!
Я не могу больше кричать, он мне не враг, а брат по оружию. Но вот никак не уяснит такого простого дела.
12.24
На подоконнике лежит нож.
Я дотянусь до него?
Он острый? Марта пользовалась им в огороде.
Отойди хоть на метр, можно попробовать.
Не подпишусь.
Так я решил.
Этот человек не купит мой дом.
Сейчас я медленно подвинусь и возьму этот нож, и ударю, и убегу, и окажусь на свободе, и буду жить.
12.25
Сини стоит на мостках кафе «Урсула» на берегу, руки в стороны, и смеется.
Она обязательно хотела попасть на мостки, когда увидела их из окна.
«Так папуля делает на большом озере», – кричит Сини, имея в виду Пяяннэ.
Сиркку поглядывает на часы. Нам скоро идти.
Хочется плакать.
Я пережила столь тяжелые времена, что теперь плачу, когда придется и по нелепым причинам.
Сини подходит и спрашивает, почему я плачу.
– Это мама от радости, – отвечаю.
– Нет, не от радости, – спорит Сини.
– Да, – говорю я.
– От радости не плачут, не плачь, мама, – просит Сини.
– Не переживай из-за этого.
Стискиваю Сини в объятиях, ее смех передается мне, и ветер кидает ее волосы мне в глаза. Сквозь волосы я вижу сверкающее море в блеске солнца. Чайки кинжалами падают с высоты и хватают то, что принадлежит им.
12.26
Подношу к губам стакан воды и чувствую укол в бок.
Стакан летит на пол, я взмахиваю рукой, попадаю Оксанену в висок, тот, шатаясь, ковыляет в коридор, я за ним, делаю ему подсечку, он падает на пол, я тащу его на кухню, усаживаю на стул и даю пощечину. Он кричит, плачет и трясется.
Ощущаю на боку тепло, прижимаю рану рукой, она небольшая. Окровавленный нож на полу. Швыряю его в мойку.
Становлюсь у Оксанена за спиной, крепко беру его за правую руку, вставляю ручку, Оксанен всхлипывает, мы вместе ставим подпись в договоре. На бумагу с моей руки капает кровь, на законность документа это никак не влияет.
Теперь надо все спокойно обдумать.
Я этого не хотел. Оксанен взялся за нож. Я не понимаю его поведения. Почему он не хочет по-хорошему? Неужели он действительно не поймет, что я ради этого совершил, что я пошел ему навстречу во всех деталях, связанных с заключением сделки? В этом городе в это воскресенье ни у кого нет столько наличных денег, как у меня, никто не согласится оставить продавца в купленном доме до конца жизни и два раза в день готовить ему еду. Из хороших продуктов, тщательно и сосредоточенно, от всего сердца.
У меня были совсем другие планы на остаток дня, но сейчас я должен отвести тебя в подвал. Одновременно затоплю сауну. Это успокоит.
12.27
Что он теперь?
Берет меня под руки.
Болят щека и нога.
Скоро я умру.
Где Рейно?
А Вики жив?
Я отправлюсь к Марте, если там есть это небо.
Где сын? И где невестка?
Я вижу какие-то фрагменты дома. Пол и двери, стены и потолок движутся, смешиваясь в беспорядке. Пяткам больно, они стучат по ступенькам. Он, наверное, убьет меня сейчас. В сауну тащит, что ли? Голова кружится, в груди колет.
Марта будет встречать.
Так она говорила.
12.37
Я не вижу Вики, может быть, Тайсто пошел с ним на прогулку, вряд ли. Об этом не было речи.
Зову Вики.
Его здесь нет.
Дергаю дверь, закрыта.
Что-то не похоже на Тайсто, он же знал, что я приду.
Рядом с крыльцом подвальное окно, в нем заметно какое-то движение..
Наклоняюсь и смотрю.
У меня слабое сердце.
Оно такого не выдержит.
Какой-то человек связывает руки Тайсто за спиной.
Скоро мое сердце выскочит наружу.
И телефона нет.
Дыхание перехватило, только сиплю.
Спешу к дороге. Хоть бы какая-нибудь машина или люди.
Добегу ли до дома? Надо. Там телефон. Где же Вики? Может быть, в подвале. Кто этот человек? У Тайсто нет больших денег. Что он там делает?
12.45
Смотрины начнутся только в половину, но домой мне нельзя. Почтальон успел раньше. Отправлюсь-ка в Маунуннева, хотя мне хочется в Юлистаро, постоять там под небом. Старый двор навевает спокойствие, хотя я уверен, что в понедельник с утра Мерья сразу подаст на развод. Рехунен предоставил более чем убедительные доказательства.
Сворачиваю в тихий двор Оксанена и направляюсь к дверям. Они почему-то закрыты.
Звоню.
Никто не открывает, странно. Он же предупреждал, что никуда не уйдет на время смотрин. Может, пошел навестить кого-нибудь из приятелей? Усевшись на скамью-качалку, закуриваю.
Дверь открывается.
Незнакомый мужчина выходит и садится на ступеньках с бумагами в руках.
– Добрый день, Кесамаа. Ты опоздал на полчаса. Он помахивает бумагами. Я подхожу. Нет, я его не знаю.
– Что это?
– Договор о купле-продаже. Оксанен продал мне данную недвижимость несколько минут назад.
– Это незаконный документ. Договор о продаже этого дома у нас в офисе. Смотрины в половине второго. Кто ты такой?
– Почтальон.
– Какого хера?!
– И денежный мешок.
– Так это ты?…
– Что я?
– Ты издевался надо мной, над нами все это время?
– Я сделал все возможное, чтобы приобрести дом в столице для своей семьи.
– Эта бумага ничего не значит.
– Нет.
– Тебе придется заплатить комиссионные мне.
– Не придется, потому что я узнал об этом доме не через твою фирму. Я нашел его сам и договорился о цене с владельцем.
– Где Оксанен?
– Спит.
– Я разбужу его. Так не совершаются сделки.
– Ты не будешь его будить. Сделка заключена после трудных переговоров. Пусть старый человек отдохнет.
– Я этого так не оставлю.
– Нет, это останется именно так. Передавай супруге привет.
Я чуждый насилия человек, никогда никого не ударил, даже не толкнул. Не собираюсь изменять своим обычаям и сейчас, иду к машине. Надо позвонить Сутинену и Лаакио. Надо срочно съесть какую-нибудь булочку. Надо сесть. Как отменить смотрины? Можно ли это сделать? Объявление и в газете было. Приятеля отца по работе однажды ударила молния. Он говорит, что у Отца небесного резина в телеге прохудилась, и теперь он ездит на угловатых колесах. Сейчас молния ударила меня. Весь мир – ущелье, я парю в свободном падении, направляясь ко дну, ломаю руки и ноги о стены ущелья, не могу ничем помочь себе во время полета. Небо Юлистаро сжимается в комок, словно огромный кусок полиэтилена в огне.