Сапожник, видно, намеренно избегал этой темы, но он и не догадывался, как хорошо он поступает. Работал он быстро. Закончив, поднял ботинок, показал с гордостью:
— Будет как новенький!
А меня эти его слова в сердце кольнули, как укор: ведь я-то все еще нигде не работаю!
Еще ниже опустился к земле туман, и полдень уж отзвонили на колокольнях, а в воздухе закружились первые снежинки, когда я наконец набрался смелости заглянуть на свой заводской двор, погладить лохматую шею Мохнача. Пес сразу же признал меня и стал тереться о мое колено, как старый приятель.
Шаг за шагом я приближался к зданию цеха, и вот я уже стоял у окна. Пол завален стружкой, грохочут станки, гигант Балигач трудится над какой-то деталью. Рядом с ним незнакомый мне парнишка, помогает ему. А в углу старый дядюшка Шандор хлопочет у своего верстака. Взглянул я на них, почувствовал свежий запах древесной стружки и вдруг все на свете забыл.
Я снова был у себя дома, по рукам пробежала приятная дрожь, ладони зачесались: руки просили работы.
И я постучал в окно. Гигант Балигач прищурился, подошел к окну и, узнав меня, развел руками и басовито гаркнул, так что я и через стекло услыхал:
— Смотрите-ка. Снеговик!
А я действительно сделался похожим на снеговика: снег валил уже хлопьями и, пока я глазел в окно, вырядил меня в новое, белое одеяние.
Внутри цеха от тепла «буржуйки» снег быстро сбежал с меня ручейками. Новый ученик очень удивился, когда я, подойдя к старому мастеру, набравшись духу, спросил:
— Дядя Шандор, можно мне будет опять работать?
Старик сдвинул на лоб очки, оглядел меня с ног до головы и, насупив брови, спросил:
— А пораньше это тебе не пришло в голову?
— Пришло, — возразил я. — Я к вам домой заходил, в начале ноября. А сосед ваш сказал, что вас уже третий день не видно. «Может, говорит, за границу уехал».
Дядя Шандор кивнул, вроде даже усмехнулся:
— Ну, а ты? Отощал, будто борзая. Где скитался-то так долго?
Что таиться? Все равно однажды придется рассказать. Стараясь не глядеть в глаза старому мастеру, я сказал:
— Много, где побывал. Под конец — на австрийской границе. Оттуда пограничники домой отправили.
Дядя Шандор вернулся к своему верстаку, оставив меня одного. Молчали и Балигач и новенький ученик. Я постоял немного и вышел за дверь. На дворе снег уже все нарядил в белое: землю, крыши, деревья.
— Вот и зима. Хорошо, еще не было больших холодов, — сказал я и вспомнил брошенную где-то на поле тележку, на которой я вез через границу хромого Йошку. Наверное, ее совсем уже запорошило теперь снегом.
Возле сапожной мастерской дяди Дюриша меня нагнал новенький ученик. Хлопнул по плечу, схватил за рукав:
— Вернись! Дядя Шандор зовет. Говорит: «Куда этот лопух девался? Я, говорит, и не заметил, как он улизнул». Давай побыстрее. Завод наш заказ большой получил. Надо теперь поскорее транспортеры выпускать.
И снова для меня зима на лето повернулась. Право, мне так показалось, что опять солнце выглянуло.
— Ладно, — сказал я. — Бежим.
И мы оба побежали к цеху.
Послесловие
Сильно переменился Балигач. Я даже удивился. Гигант, раньше такой безразличный ко всему, всегда со всем согласный, стал запальчивым, горячим. У него был любимый племянник, молоденький парнишка. В октябре убили его. С той поры — как подменили Балигача.
Я уже третий день работал в мастерских, как вдруг врываются к нам двое с автоматами и приказывают бросать работу и идти на демонстрацию. Завод, к которому вы относитесь, говорят, уже остановили. Никто не должен работать! И вдруг старый дядя Шандор вытаскивает из кармана револьвер, наставляет его на одного из этих, с автоматами, и говорит:
— Если сейчас же не уберетесь отсюда, буду стрелять!
Конечно, только один дядя Шандор мог так сказать — уверенным и спокойным голосом.
— Смотрите, гранату в окно бросим, если будете работать! — пригрозил один из мятежников.
— Мы позаботимся, чтобы она не взорвалась! — заверил их дядя Шандор. — А теперь вон отсюда!
Автоматчики убрались, грозя и ругаясь. Балигач, как телохранитель, стоявший все это время возле старика, сказал:
— Гранаты их я не боюсь. А вот отомстить, из-за угла пальнуть, это они могут!