В зал вошел курьер и шепотом передал какое-то известие королю и главнокомандующему. Гости беспокойно задвигались за столами, догадываясь, что речь идет о волнениях в городе. Ибрахим тревожно подумал об Элис и всей своей семье. Неужели жертвами антибританских выступлений могут стать и египтяне?
Таксист повернул еще раз, но они снова оказались на улице, охваченной огнем. Сновали люди, в окна бросали зажигательные бомбы. Попробовав еще несколько раз выехать на улицу, ведущую в аристократический квартал—Город Садов, таксист повернулся к Эдварду и сказал:
– Я отвезу вас в безопасное место, там собрались все англичане. На улицу Райских Дев мы не проедем.
Машина остановилась перед входом в клуб «Любителей скачек». На улицах Каира англичанам сегодня быть нельзя…
Эдвард остановился у дверей клуба, не решаясь войти, потом обернулся, чтобы окликнуть водителя, но такси уже исчезло в конце улицы, увозя весь его багаж.
Вблизи раздался взрыв, Эдвард взбежал по ступенькам и вошел в клуб. Внутри было смятение – члены клуба толпой выбегали в вестибюль, натыкаясь на кресла и кадки с растениями. Среди мужчин в белых крикетных костюмах и дам в купальниках крутились слуги в длинных галабеях.
У раскрытых дверей клуба остановился джип – из него вывалилась группа людей. Ворвавшись в клуб, они взбежали по ступенькам и стали из бидонов поливать бензином мебель и драпировки. Пламя взвилось до потолка, люди ринулись к выходу, налетчики били их железными прутьями.
Раздавались пронзительные крики, звенело стекло взорвавшихся в баре бутылок, Эдвард, шатаясь, пробирался в дыму к выходу. Сквозь открытые двери он увидел пожарных, которые начали сбивать пламя мощными струями воды; к ним кинулись налетчики и мгновенно разрезали все шланги. Дым в помещении становился все гуще; толпа блокировала главный вход. Эдвард, почти теряя сознание, вспомнил о плавательном бассейне, нашел двери на террасу, но тут на него обрушился молодой египтянин в длинной галабее, с горящими зелеными глазами и вцепился ему в горло.
«Какой абсурд! Я приехал в эту страну как гость, – подумал англичанин, отбиваясь от молодого человека. Они наткнулись на подставку с огромной вазой, которая упала Эдварду на голову. – Я не увижу сегодня Элис», – подумал он, погружаясь во мрак.
Кухня в доме Рашидов была большой и солнечной, с мраморными стенами и потолком. Повариха, краснощекая ливанка, с четырьмя помощниками следила за блюдами, готовящимися на двух кухонных плитах и в трех печах. В доме на улице Райских Дев всегда жило двадцать– двадцать пять человек, да еще дюжина служанок, и на кухне жарили, варили и пекли круглые сутки, служанки болтали за работой; из репродуктора лился сладкий голос исполнителя любовных песен Фарида Латрахи.
Амира поставила на поднос стаканы с лимонадом и вазу с золотистыми шариками засахаренных абрикосов, чтобы отнести в сад, где отдыхали в солнечном свете прохладного зимнего дня женщины и играли дети.
Поднимая поднос, она бросила взгляд на Захру, которая стояла у окна кухни и смотрела на играющего в саду Захарию. Молодая женщина поклялась никому не говорить, что она – мать ребенка, что Захария – не сын Ибрахима, но Амира постоянно испытывала тревогу и следила за Захрой.
Амира спустилась в сад и увидела Элис, которая сидела в кресле и читала, время от времени поднимая глаза на играющих детей. Шестилетняя Камилия танцевала с закрытыми глазами под мелодию, которая никому не была слышна и звучала в ее воображении. Однажды она сказала Амире: «Как это чудесно, что Бог даровал нам танцы, правда, умма?» В этой смуглокожей девчушке с темно-янтарными глазами, казалось, жил дух свободного полета, парения. Она танцевала легко, как птица, которая трепещет крыльями в небесной синеве, как роза, которая под лаской солнца раскрывает свои лепестки. Амира решила нанять ей учительницу танца, когда она еще немного подрастет.
Беленькая золотоволосая Ясмина, лежа в траве, рассматривала книгу. Ей было только пять лет, но ее нельзя было оторвать от книг, – предчувствуя восторг чтения, она перелистывала страницы, открывая в каждой картинке чудесный новый мир. Амира уже показывала ей буквы.
Шестилетняя Тахья играла на лужайке с куклами. Она мечтала выйти замуж и иметь много детей. Так непохожа на мать, которая не желала ни второго мужа, ни новых детей.
Захарии тоже было почти шесть лет. Хорошенький мальчик, хрупкий, задумчивый и мечтательный. Амира изумлялась его сходству с приемным отцом, – благодарение Богу, это сходство исключало сомнения в подлинности отцовства Ибрахима, которые могли бы возникнуть у знакомых. Но сходство было только физическое – мысли и желания Ибрахима всегда были связаны с земным миром, практическими делами; Захария рос странным ребенком, который задавал взрослым вопросы о Боге и Божьих ангелах – «Какие они?» – и со слуха выучил наизусть двадцать сур Корана. Ему можно было сказать: «Закки, прочти тридцать четвертый стих из четвертой суры!» – и он уже почти через секунду провозглашал с серьезным видом: «Мужчины превосходят женщин, потому что такими их создал Бог».
В сад вбежал старший сын Нефиссы, десятилетний Омар. Шалун и озорник – от него вечно приходилось ждать какой-нибудь новой проказы. Амира пыталась приструнить его, но мать совершенно не приучила Омара слушаться старших.
– Мама Амира, – сказала Элис, надкусывая засахаренный абрикос, – мне кажется, пахнет дымом.
Омар подбежал к Захарии и пихнул его, тот упал на усыпанную гравием дорожку. Камилия и Ясмина тотчас подбежали и подняли братишку. Амира бросила сердитый взгляд на Омара, но в душе улыбнулась, радуясь оживленной суете маленькой детской стайки. Если бы детей было много! Но Нефисса не хочет снова выходить замуж, а у Элис только один ребенок…
– Бабушка, посмотри на меня, – кричала Камилия, пристроив себе сзади пучок стеблей папируса. – Умма, я теперь павлин!
Восклицание девочки произвело на Амиру странный эффект – она вдруг почувствовала себя в другом мире, где по золотистой дорожке перед ней важно вышагивал живой настоящий павлин с сияющим разноцветным оперением. Это был мир воспоминаний, которые могли нахлынуть на нее во сне, а могли прийти и наяву, в зеленом саду, в солнечный полдень. Волна воспоминания накатывала словно океанский прилив, накрывала Амиру и отступала, оставив ее, обессиленную, на песке.
Еще Амира сравнивала свою память с глубоким колодцем, со дна которого иногда всплывают радужные пузыри– мгновенные видения прошлого: иногда узнаваемые– первая встреча с Али Рашидом в гареме на улице Жемчужного Дерева, иногда совершенно ей неизвестные – лицо, голос, вспышка страха или радости. Или вот павлин. Из этих разноцветных кусочков создавалась неполная мозаика позабытого ею прошлого. Почему позабытого? Какой стресс изгладил эти воспоминания в памяти ребенка? Но восстановить это прошлое Амира не могла, озарения-вспышки мгновенно гасли, растаял и павлин.
Амира очнулась и нежно позвала внуков:
– Дети! Идите пить лимонад!
Ясмина подняла головку от книги, и глазки ее засияли: она обожала засахаренные абрикосы, ее даже прозвали «Мишмиш» – по-арабски «абрикосик». Она подбежала и протянула руку к корзинке: Омар оттолкнул ее и схватил целую пригоршню, но их осталось еще достаточно много. Амира блаженно зажмурилась на Солнце, думая, что через пять-десять лет дети переженятся, в доме снова появятся младенцы, и она станет прабабушкой, не достигнув и шестидесяти лет.