– Слухи, конечно, – беспечно отозвался Хасан. У него был наследственный денежный капитал, и слухи о земельных угодьях его не волновали.
– Может быть, и так. Еще толкуют об арестах. Я слышал, что королевского цирюльника осудили на пятнадцать лет каторги.
– Этот мошенник был замешан во всех дворцовых интригах. Ты – врач, с тобой иное дело. Но послушай, – Хассан опустил сигарету и наклонился к уху Ибрахима. – Я думаю, что эти «Офицеры Свободы» не потянут. Невежественные люди, темные крестьяне. Абдель Насер – сын почтового чиновника. Второй в этой шайке – Саадат – феллах из такой бедной деревни, что там даже мухи мрут. И он вдобавок черный как сажа… Таким ли людям править Египтом? Вот увидишь, король вернется.
– Дай Бог, – отозвался Ибрахим. Со дня прощания с королем в Александрии сердце его сжимала тоска.
Хассан снова пожал плечами. Он умел приспособиться к любым условиям, а революция пока что была ему на руку. Возникло множество процессов, и клиенты не протестовали, если опытный адвокат повышал ставки – только бы выиграл дело, в трудное время скупиться не следует. Так что адвокат Хассан аль-Сабир в смутные и тревожные для многих дни получал неплохой барыш, был в отличном настроении и весело ободрял друга:
– А не встряхнуться ли тебе, Ибрахим? Что ты скажешь, если я приглашу тебя на улицу Мухаммеда Али? – Он назвал улицу притонов и дешевых дансингов старого Каира. – Я тебе раздобуду цыпочку – прямо акробатка в постели.
– Нет, это не для меня, – ответил Ибрахим, глядя в гостиную, где сияли под лампой золотистые волосы Элис.
– Тебе хватает жены? – насмешливо спросил Хассан. – У настоящего мужчины хороший аппетит. Почему не заведешь вторую? Даже святой Пророк Мухаммед, да дарует Господь вечный мир его душе, понимал потребности мужчин.
Не успел Ибрахим ответить, как на балконе вдруг прозвенел детский голосок:
– Папа!
Ибрахим схватил Ясмину на руки, подбросил в воздух и посадил на железную ограду балкона.
– Тетя Нефисса задала нам загадку. Отгадай ее, папа, – теребила руку Ибрахима Ясмина.
Хассан знал, что Ибрахим обожает дочь и хвастается ее умом и красотой, как другие хвалятся сыновьями. Но сейчас, глядя на нежный взгляд Ибрахима, гладящего волосы дочки, он впервые позавидовал другу – у него самого не сложилось теплых отношений с детьми; он отослал их в пансион в Англию, лишь изредка писал и получал письма.
Хассан любовался Ясминой – голубоглазая золотоволосая девчушка через десять лет будет копией красавицы матери.
В гостиную вошел Эдвард, брат Элис, и стал в дверном проеме, устремив на Нефиссу такой голодный взгляд, что Хассан едва удержался от смеха. Бедный Эдвард погряз в омутах египетского соблазна!
Раздался звонок у калитки – в гостиную вбежал расстроенный слуга и что-то прошептал Амире. Она побледнела и кивнула ему; он вышел и вернулся с четырьмя военными, в мундирах, с винтовками.
– Мы должны арестовать доктора Ибрахима Рашида за преступления против народа, – объявил офицер.
– Боже, – прошептал Хассан, вошедший в комнату с балкона вслед за другим.
– Здесь какая-то ошибка, – запротестовал Ибрахим. – Разве вы не знаете, кто я? Кто был мой отец?
– Подождите, – начал Хассан, но Ибрахим прервал его.
– Наверное, надо идти и все выяснить, – решительно сказал он. Ибрахим поцеловал мать и Элис и с грустью добавил: – Не волнуйтесь. Все будет в порядке.
– Я буду ждать, – еле слышно прошептала бледная Элис, вспоминая, словно символ зловещего дня, две детские фигурки, танцевавшие утром в саду в черных мелаях.
ГЛАВА 4
Ибрахим увидел во сне, что Захра, кухарка, входит на мужскую половину дома. И она ведет за руку Захарию, босого, в грубой крестьянской одежде. В этом сне Ибрахим впервые заметил, что Захра красива и формы ее приобрели женственную зрелость и привлекательность. Захария смотрит на Ибрахима своими ясно-зелеными глазами и молчит.
– Что ты здесь делаешь? – недовольно спрашивает Ибрахим Захру. Захра что-то хочет сказать, но он не слышит ее слов: в его ушах раздается громовой голос Бога: «Тебе не удастся обмануть меня, Ибрахим Рашид. Ты нарушил мой священный закон – ребенка другого человека назвал своим сыном. Я не прощу тебя, ты проклят».
– Прости же меня! – вскричал Ибрахим и проснулся от собственного крика. Он почувствовал невыносимую боль в висках и затылке и задохнулся от густого зловония. Он попытался сесть, но к горлу сразу подступила тошнота. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Он понял, что лежит на холодном каменном полу, задыхаясь от жары и запахов человеческого пота, мочи и фекалий. Ибрахим вспомнил, что после ареста его привезли в главный штаб армии, а так как он всю дорогу протестовал и требовал отвести его к начальству, то один из сопровождающих стукнул его прикладом винтовки.
Ни к кому из главного начальства «Свободных Офицеров» он не попал, допрашивал его в маленькой грязной каморке раздраженный, истекающий потом сержант. Весь допрос свелся к одному вопросу: какую вели подрывную деятельность? – и требованию назвать имена сообщников. Ибрахим, не отвечая на вопрос, просил отвести его к главному начальству, пока сержант не вышел из терпения. Ибрахим почувствовал удар по голове и потерял сознание. Ибрахим помассировал затылок и стал видеть яснее. Он находился в каменном колодце, с грязным каменным полом, на котором сидели и лежали люди в лохмотьях, большая часть из них прижалась в оцепенении к стенам. Несколько человек ходили от стены к стене. В камере не было ни скамей, ни кроватей, только охапки гнилой соломы и две параши.
Сознание еще было не совсем ясным, и Ибрахим подумал со смутной надеждой: может быть, это ночной кошмар? Но это была явь – он сидел на полу каменного колодца, в вечернем костюме, в котором его арестовали. Но туфли из крокодиловой кожи были сняты, исчезли золотые часы, два кольца с бриллиантами, запонки с жемчужинами. В карманах не осталось ни кошелька, ни монетки, ни даже носового платка.
Он увидел на противоположной стене окно, встал на ноги и, брезгливо обходя других заключенных, подошел к этой стене, но ничего не увидел – окно было слишком высоко. Может быть, это тюрьма, расположенная в цитадели, на окраине Каира, а может быть – в пустыне, как бы то ни было, за много миль от улицы Райских Дев.
Сознание его прояснилось, и он почувствовал, что может стоять на ногах. Переступая через охапки соломы и тела в лохмотьях, он добрался до дверей камеры. В зарешеченное окошечко был виден мрачный коридор.
– Хелло! – воскликнул он по-английски. – Есть там кто-нибудь?
Послышалось звяканье ключей, дверь открылась, и в камеру вошел юноша в грязной униформе с револьвером в кобуре на боку.
– Послушайте, – сказал Ибрахим, – я здесь по ошибке.
Юноша смотрел на него безучастно. Кто-то тронул Ибрахима за плечо, он обернулся. Коренастый бородатый мужчина в синей галабее посоветовал ему, кивая и улыбаясь:
– По-английски не говорите. Это запрещено после революции. Только по-арабски. Послушайте моего совета.
Ибрахим перешел на арабский:
– Со мной произошла ошибка. Я сюда попал по ошибке. Я доктор Ибрахим Рашид. Позовите ко мне своего начальника.
Солдат мрачно молчал, Ибрахим терпеливо настаивал:
– Ну, слушай же: иди к своему начальнику и скажи, что я хочу поговорить с ним.
Охранник молча повернулся и вышел. Ибрахиму нестерпимо захотелось помочиться. Заключенный, который объяснял ему, что нельзя говорить по-английски, снова тронул его за плечо.
– Бог да сохранит тебя, мой друг. Меня зовут Махзуз. – Ибрахим недоверчиво оглядел соседа по камере: рваная одежда, лицо в шрамах, зубы выбиты. – Да, теперь имя не подходит, ведь «Махзуз» значит «счастливчик», «удачник», а меня так не назовешь, – улыбнулся тот щербатым ртом.
– Почему вы здесь? – спросил Ибрахим.
– Так же, как и вы – безвинно, – пожал плечами Махзуз.
Ибрахим расстегнул пуговицы – августовское солнце накалило камеру.