— Да ты хоть ее видел?
— Это же класс!
— Она бреет мохнатку.
— Ты не понимаешь, это же искусство. Она раздевается под классическую музыку.
Дэнни прочел нам лекцию о правах женщин — мурыжил часа два. Сказал, что стриптиз — одна из форм разложения капитализма, и, обратившись к Шубинеру, спросил:
— А тебе, интересно знать, понравилось бы, если бы твоей матери пришлось раздеваться на сцене догола?
Принимая во внимание габариты миссис Шубинер, не приходится удивляться, что мы буквально повалились от хохота.
— Смотри, как бы я не заехал тебе по уху, — прошипел Шубинер. — Нарываешься.
Нас с Дэнни, как выяснилось, кое-что роднило. Ни я, ни он, когда на школьных сборищах пели «Боже, храни короля», не присоединялись к хору. Дэнни вообще терпеть не мог королей и не верил в Бога. Я же не хотел петь «Боже, храни короля», так как не одобрял политики Англии в Палестине. Роднило нас — во всяком случае, я на это надеялся — и кое-что еще. Накануне вечером Сегал — он играл с папой в кункен — сказал:
— Слыхал про эти клубы коммунистической молодежи?
— Ну? — поддержал разговор отец.
— Слыхал, что они устраивают сходки в пятницу вечером?
— Ну? Ну и что?
— Как что? Как это что?
— Не может быть!
Сегал украдкой нацелил свою сигару на меня.
— Тебе пора делать уроки, — сказал папа.
Теперь, когда класс чуть не целиком нападал на Дэнни, я кидался его защищать.
— Дайте и Дэнни слово. У нас свободная страна.
— Скажешь тоже!
— Дэнни тебе сроду ничего плохого не делал.
— Не нравится мне его физия дурацкая, понял? Меня от нее воротит.
Мы с Дэнни после школы возвращались домой вместе, и я намекнул ему, что не прочь был бы познакомиться с ребятами, «ну и девчонками», признался я, у которых более серьезный подход к жизни. Нельзя же ограничивать себя одним спортом. И я рассказал Дэнни скабрезный еврейский анекдот, надеясь таким образом снова подвести разговор к девчонкам. Рассказал любимый анекдот Сегала про Блумберга, но едва я дошел до того, что у коммивояжера, одного из наших, был член что твой батон колбасы, как Дэнни меня оборвал:
— Ты шовинист, — сказал он.
— Шутишь? А что — это плохо?
— Уж чего хорошего. Слушай, хочешь пойти в пятницу вечером на собрание?
— Почему бы и нет?
Разговор наш состоялся во вторник. В среду я помчался в парикмахерскую Ирвинга — постричься на голливудский манер. Поддался на уговоры и подвергся косметической процедуре, сулившей избавить меня от уродливых угрей. В четверг взял из чистки спортивную куртку об одной пуговице, купил расписанный вручную галстук в магазине Морри Хефта. Надел новые брюки от костюма и был готов за час до собрания. Когда же наконец Дэнни зашел за мной, его вид меня удивил — на нем был заношенный свитер и мешковатые брюки, в которых он ходил в школу.
Спиртного на сборище не имелось. Проигрыватель имелся, но танцевать буги никто не умел. Деваха с гитарой — ее кучерявые волосы стояли дыбом — села на пол, и под ее водительством сборище стало петь одну за другой народные песни: «Джо Хилла», «Los Quatros Generales»[80]. Когда настал мой черед выбирать песню, я, приобняв сидевшую рядом девчонку, предложил спеть одну, которая начиналась так:
— Кто привел этого типа? — спросила какая-то пискля.
— А что, если спеть «Алле, Ита»? — я дал обратный ход. — Это комическая переделка «Alouette»[82] — «Алле, Ита, ты что же это?»
— Заткнись, — взмолился Дэнни и ткнул меня локтем.
— Но в ней же нет ничего неприличного.
— Между прочим, — сказала кучерявая ледяным тоном, — это безвкусное искажение одной из немногих истинно народных франко-канадских песен.
4
Ниже по склону на две улицы шла Главная. Изобилующая соблазнами и одновременно убогая, грязная, с теснящимися одна к другой лавчонками, товары в которых, чем бы они ни торговали — хоть мебелью, хоть овощами, — были либо плохими, либо подпорченными. Повсюду висели — и до сих пор висят — объявления: ФАНТАСТИЧЕСКИЕ СКИДКИ или РАСПРОДАЖА: НЕБЫВАЛЫЕ ЦЕНЫ, но выгадать здесь ничего и никогда невозможно.
Цель Главной — а там каждый мог найти себе что-то по вкусу — была ободрать бедняка как липку, но при всем при том, где как не на Главной мы развлекались, воспитывались и, конечно же, утешались. Через улицу напротив синагоги ты мог посмотреть КАРТИНУ — МЕЧТУ МУЖЧИНЫ. Чуть дальше мог посетить Рабочий кружок, ну а если тебе такое нравится — стриптиз. Вишенка, Марго, Лили Сен-Сир. За углом помещались ритуальные омовения — швиц или миква, куда мой дед ходил с приятелями перед Великими праздниками. Из пышущих жаром парных они выскакивали красные как раки и блаженствовали, нахлестывая друг друга вениками, которые мастерили из сосновых веток. Туда строго ортодоксальные женщины ходили раз в месяц совершать омовение.