— Я вымок до нитки. Скажи спасибо, если я не схвачу пневмонию.
— И верно. Вы только посмотрите на него, — сказал папа. — Можно подумать, он из реки вылез. И что он этим доказал? Ничего.
— Я вам вот что скажу, — вмешался Бамбингер. — Может быть, кофе пить ему еще рано, но капля-другая бренди ему не повредит.
Все засмеялись. Оттолкнув Бамбингера, я рванул в свою комнату. Мама пришла следом.
— Ты почему плачешь?
— Я не плачу — я промок.
Из столовой доносился смех.
— Возвращайся к своей компании. Веселись.
— Прошу тебя, извинись перед мистером Бамбингером.
Я молчал.
— Я разрешу тебе пить по чашке кофе в неделю.
— Это что, он придумал?
Мама посмотрела на меня с удивлением.
— Ладно. Иду. Извинюсь перед ним.
Я прошел вместе с Бамбингером в его комнату.
— Что ж, давай, выскажись начистоту. Я тебя не укушу.
— Мама велела сказать, что мне очень жаль.
— Вот как?
— Вы ко мне вечно цепляетесь.
— Неужели?
— Может, им и не заметно. Мне это более заметнее.
Бамбингер — он нарочито медленно сворачивал самокрутку, а я так и стоял перед ним — наконец сказал:
— Грамматика у тебя явно хромает.
— И эта комната, и эта кровать — мои.
— Вот как?
— Во всяком случае, были бы моими. Мне их обещали. А теперь я как жил, так и живу с сестрой: комнату сдали вам.
— По-моему, твоим родителям нужны деньги.
— Я извинился. Могу я идти?
— Иди.
Назавтра мы с Бамбингером избегали смотреть друг на друга, и целую неделю он ни разу не попытался ни поучать, ни одергивать, ни наставлять меня. Из Австралии пришло толстенное письмо, и Бамбингер показал нам фотографии серьезного мальчугана в явно тесном ему костюмчике иностранного покроя. Жена его, седая и патлатая, косила, один зуб у нее, похоже, был золотой. Бамбингер читал родителям вслух отрывки из письма. Семья его, как я знал, прибудет в Канаду не раньше чем через полтора месяца: одно плавание займет месяц.
Теперь Бамбингер без остатка предался работе и накопительству. Даже самокрутки перестал курить и брался за любую сверхурочную работу. В свободные дни Бамбингер рыскал по распродажам — выискивал, где бы что купить подешевле. С одной распродажи он принес костюмчик для мальчика, с другой — допотопную стиральную машину; чинить ее он взялся сам. Приобрел на аукционе стол и стулья, купил на благотворительном базаре подержанный пылесос. Эти, а также прочие покупки он стаскивал в сарай; меня он сторонился.
Как-то я ошарашил Бамбингера — принес ему пачку почти что новеньких комиксов. «Для вашего сынка», — сказал я и убежал, а на следующее утро обнаружил комиксы в мусорном ведре.
— Юлиус не станет читать такую белиберду, — сказал Бамбингер.
— Они мне обошлись в пять центов каждый, вот.
— Намерения у тебя были добрые. Только деньги ты потратил впустую.
В субботу днем, за неделю до того, как миссис Бамбингер и Юлиус должны были приехать, папа принес в кухню газету. И шепнул что-то маме на ухо.
— Да, пароход называется так. О Господи!
Из сарая, шатаясь под тяжестью трехногого стола, приплелся Бамбингер.
— Крепитесь, — сказал отец.
Бамбингер выхватил у него газету и прочел сообщение — оно было напечатано внизу первой страницы.
— Нельзя ничего знать, — сказала мама. — А вдруг им удалось сесть в спасательную шлюпку? Такое случается сплошь и рядом.
— Где есть жизнь, есть и надежда.
Бамбингер ушел в свою комнату, безвыходно просидел там три дня, а когда вышел, сообщил, что съезжает от нас. Утром в день отъезда он позвал меня к себе.
— Ну вот, твоя кровать и освободилась, — сказал он.
Я молчал.
— Ты такие лишения претерпел. Так перестрадал. Верно я говорю? Паршивец ты, вот ты кто.
— Пароход потопил не я. — Он меня напугал.
Бамбингер засмеялся.
— Вот как, — сказал он.
— Почему вы от нас съезжаете?
— Перебираюсь в Торонто.
Он лгал. Двумя неделями позже я встретил Бамбингера — он шел мне навстречу по улице Св. Екатерины. В новом костюме, широкополой шляпе, очках в толстой роговой оправе. Спутница Бамбингера была выше его ростом. Я хотел спросить, не заберет ли он свой скарб из нашего сарая, но передумал и перешел на другую сторону улицы, чтобы он меня не увидел.
7
Когда осенью 1941-го Бенни отправили в Европу, Гарбер, его отец, решил: если уж, как ни крути, одного сына все равно заберут, пусть лучше в армию пойдет Бенни. Бенни — он тихоня, он не станет соваться куда не надо. Миссис же Гарбер думала: мой Бенни — он благоразумный, он будет вести себя осмотрительно. Эйб, брат Бенни, тот объявил: