Может, он помогал той женщине в память о своем погибшем хозяине, пытался отторгнуть ее от сообщника. Но почему? Ведь на глазах этой женщины тот малый убивал ее мужа. Как мог Элленби даже смотреть на нее после всего?
Хотя могло быть какое-то еще невыявленное обстоятельство, нечто такое, что он узнал уже позже и что могло даже объяснить ее чудовищную бесчувственность.
Но что же это могло быть? Ведь, казалось, все было так продумано, так трезво рассчитано. И это бритье в гостиной! Оно более всего не давало покоя моему приятелю. Она, должно быть, принесла со второго этажа зеркало; ведь зеркала в гостиной не было. Почему бы ему самому не подняться и не пройти в ванную, где сам Хепуорт всегда брился и где все необходимое оказалось бы под рукой?
Приятель расхаживал по комнате, бросая самому себе какие-то бессвязные фразы, как вдруг внезапно остановился и взглянул на меня.
— Итак, почему же в гостиной? — вопрошающе произнес он.
При этом он позвякивал ключами в кармане. Была у него такая привычка, когда он размышлял про себя. И вдруг мне показалось, что я нашел ответ, и, не давая себе времени на размышление, — так, по крайней мере, мне это запомнилось, — я ответил:
— Возможно, потому, что легче снести бритву вниз, чем тащить тело наверх.
Мой приятель подался ко мне, облокотившись о стол, глаза его возбужденно блестели.
— Представим себе, — говорил он, — вот она, эта маленькая гостиная в глубине дома, комната с аляповатой лепкой. Все трое стоят вокруг стола, руки Хепуорта нервно сжимают спинку стула. Упреки, насмешки, угрозы. Молодой Хепуорт — а он многим казался слабым человеком, человеком, пораженным физическим страхом, — стоит белее мела, что-то говорит заикаясь, глаза бегают. Женщина переводит взгляд с одного на другого. Она не выдерживает — снова вспышка презрения, и что еще хуже, она сопровождается словами жалости. Если бы он смог достойно ей ответить, отстоять себя! Если бы не испытывал страха! И тут тот другой делает роковой для себя шаг — он отворачивается с презрительной — это можно себе представить! — усмешкой, и вот уже дерзкий и властный взгляд не подавляет слабого.
— Ну да, это произошло в тот самый момент! — продолжал мой приятель. Ведь вы помните, пуля прошла со стороны шеи, сзади. Наверное, Хепуорт всегда рисовал перед глазами эту встречу — обитатели домов в зеленом пригороде просто так не носят при себе заряженный револьвер, — и она настолько завладела его воображением, что наполнила безумством ненависти и страха. Слабые всегда склонны впадать в крайность. Если иначе осилить не способны, они убивают.
— Вы представляете себе эту тишину? — продолжал он. — Ту тишину, которая воцарилась после того, как прозвучал выстрел? И вот они оба падают на колени, бьют упавшего по щекам, прикладывают ухо к груди. Человек рухнул на пол, точно поверженный бык; на ковре не осталось ни следа крови. Ближайший заселенный дом далеко. По всей видимости, выстрела никто не услышал. Теперь только бы избавиться от тела! А тут всего в сотне ярдов — пруд!
Приятель, все еще лежа грудью на столе среди своих бумаг, схватился за папку и принялся лихорадочно переворачивать листы.
— Что может быть легче? На соседнем участке строится дом. Там можно позаимствовать тачку. Выложить досками путь к пруду. В том месте, где обнаружили тело, глубина достигала четырех футов шести дюймов. Опрокинуть тачку в воду, и все!
— Стоп! Надо бы утяжелить тело, чтоб оно не всплыло на поверхность, иначе их изобличат. Нужен груз потяжелей, чтобы тело поглубже ушло в ил, чтобы осталось там, пока не разложится.
— Они думают. Продумали все до конца. Что, если, несмотря на все предосторожности, тело всплывет? Что, если цепи соскользнут? Рабочие все время черпают воду из пруда, что, если все же обнаружат?
— Итак, тело лежит на спине. Они его перевернули на спину, чтобы приложить к сердцу ухо. А скорее всего, чтобы закрыть ему глаза, страшась их вида.
— Наверное, именно женщина до этого додумалась первой. Она ведь видела их обоих рядом с собой в постели с закрытыми глазами. Возможно, давно заметила, что между ними есть сходство. В карман можно засунуть часы Хепуорта, его перстень напялить на палец! Ах, если бы не борода, противная, курчавая рыжая борода!
— Они выглядывают в окно, озираются. Повсюду густой, как сметана, туман. Ни души, ни звука крутом. Времени много.