Узкие, почти незаметные ходы вели внутрь. По этим ходам сновали муравьи, тысячи тысяч. И народ все деловой, хозяйственный: этот вот тащит соломинку, тот вон волочит куда-то дохлую муху. И порядок: торопятся будто, спешат, а встретятся — разойдутся, уступая друг другу дорогу: пожалуйста, проходи.
«Скажи ты! — удивился Ирмэ. — Понимают».
Он взял с одного муравейника горсть муравьев и кинул их на другой. Что началось! Драка. Побоище. Вдруг, схватив чужаков за ноги, хозяева по внутренним ходам поволокли их куда-то вглубь.
«В плен взяли, — подумал Ирмэ. — Так. А вот как у них там пленные? Тоже вроде наших — канавы роют? Пли как?»
Он проткнул муравейник толстым суком, разворотил всю кучу до основания. Внизу, у самой земли, муравейник был разбит на клетки. В одних — сидел зеленоватый немощный скот муравьев — тли, в других — лежали муравьиные выводки.
«Пленные-то где же?» подумал Ирмэ.
И вдруг услыхал шаги, грузные, тяжелые шаги, будто буйвол ступает но веткам. К муравейнику подходил кто-то, судя по голосам — двое: один голос — сиплый, простуженный, другой — мягкий, певучий.
«Вот еще! — подумал Ирмэ. — Несет кого-то нелегкая».
Он стал за деревом и притих. Не охрана ли? Нет, не охрана. Солдаты, но другие, не те. Страшные какие-то, дикие: шинели грязные, рваные, на ногах — дырявые сапоги, и ни подсумков, ни винтовок.
Впереди шел костистый дядя, меднолицый, чернобородый, похожий на цыгана. За ним — молодой солдат, совсем мальчишка, небольшого роста, в длинной до пят кавалерийской шинели. Ступали оба тяжело, через силу. Шли они, видимо, давно и совсем выдохлись. Пот темными каплями стекал со лба к подбородку, а глаза и у того и у другого были задавшие, настороженные. Глаза затравленных зверей — волчьи глаза.
«Дезертиры», понял Ирмэ и испугался. В Рядах в последнее время много плели о дезертирах: ходят-де шайками и с голодухи и со страху нападают на проезжих, грабят и режут.
Черный дошел до муравейника и сердито пхнул его ногой.
— Паразиты, — просипел он и плюнул.
Ирмэ знал — бояться ему нечего. Что они ему сделают? На что он им дался? Однако от «страха зубы стучали.
«Сейчас увидят, — думал он. — Уйти бы. Уйти бы надо».
И сделал шаг влево. Один шаг — и сейчас же назад. Сухие ветки под ногами захрустели на весь лес. Ирмэ вздохнул: все, не уйти.
Солдаты услыхали шорох, треск, вздох и быстро, по-звериному скакнули назад.
— Кто? — прохрипел черный.
Ирмэ не ответил.
— Кто?
— Погоди, Ермил, — сказал второй. — Может, зверь какой?
— Уйди ты! — просипел черный. — Кто там? Выходи.
Ирмэ молчал.
Вдруг черный чуть подался вперед, как-то сморщился, скривился, подмигнул.
— Молчишь? — проговорил он тихо и как бы дружелюбно. — Молчишь, шкура? Соглядаешь? Гляди, гляди, чтоб те окриветь, — и совсем шопотом — бей, ну! Стреляй! Стреляй, говорю!
Он подождал, глядя на дерево, за которым стоял Ирмэ, дикими глазами. Ирмэ не пошевелился. И вдруг черный сжался как-то, сник. Он повернулся и, ступая тяжело, как буйвол, пошел вглубь леса. Второй, часто оглядываясь, побрел за ним.
Ирмэ погодил, пока их совсем не стало слышно.
«Надо выйти на дорогу, — подумал он. — Тут-то видишь какие».
Он шел долго, шел наугад, сворачивая то вправо, то влево. Пойдет по тропинке, дойдет до тупика — до болотца, до топи — и повернет. Туда-сюда. Нет дороги.
И тут услыхал тягучий с подголосками гудок. Он пошел на гудок и вышел на железнодорожный путь, проложенный среди леса. Подходил поезд. Из глухо и чащи — весь в дыму — вынырнул паровоз, а за ним тянулся длинный ряд вагонов. Поезд с шумом, с лязгом, с гулом пронесся мимо Ирмэ и пропал. В лесу после этого стало совсем тихо.
«Вот куда забрел, — подумал Ирмэ. — На железную дорогу!»
По путям проходил сторож, бритый, худой старик в мятой студенческой фуражке.
— Здравствуй, — сказал Ирмэ. — Как пройти на Горы — не знаешь?
Сторож ответил не сразу. Он подумал и сказал:
— На Гусино, может? — сказал он. — Тогда — прямо, по путям.
— Нет, — сказал Ирмэ. — На Горы.
— Лесом, — сказал сторож и пошел дальше.
— Голова, — проворчал Ирмэ. — Я и сам-то знаю, что лесом.
Однако делать нечего — пошел. Через час он вышел на дорогу. Посмотрел и плюнул, — Малое Кобылье!
«.Чадно, — решил он. — Пойду в Ряды. Сегодня-то переночую. Ничего не будет. У Алтера и переночую. А на свету — в Горы».
Еще за версту Ирмэ увидел, что в Рядах что-то не то. Не узнать было Ряды. За этот день у местечка, выросло новое местечко, белый полотняный городок. На берегу Мереи, от моста до Глубокого, стояло штук триста высоких фургонов. У самой воды горели костры, десятки костров, так что над рекой стоял дым, густой, как деготь. Над кострами висели котелки. В котелках кипела вода.