— Эх-хе, — вздохнул какой-то старик, — как бы и нам, братцы, не пришлось бы так помокнуть.
— Что ж, — лениво сказал Генех. — Статься может.
Зажгли огонь. Осветились высокие закоптелые стены синагоги, огромные фолианты на столе, амвон и кивот. Народу стало больше. Пришел шапочник Симхе. Он увидел Ирмэ и обрадовался.
— Помолиться зашел, Ирмэ?
— Да, — сказал Ирмэ, — вроде как так.
— Ну-ну, — Симхе был доволен. — Куда это ты утром понесся, — сказал он. — Я думал — бешеный, прости, господи.
— На работу надо было, — проворчал Ирмэ.
— Ой, — сказал Юде-Кот, — не то. Совсем не то.
— А что?
— Сказать? — Юде подмигнул.
— Скажите.
— А то, — важно начат Юде-Кот, — что рыжий… гм… увидал, как к ним в дом… сказать?
— Скажите! — крикнул Ирма. «Пронюхал, Кот», испугался он.
— Понесли…
— Ну?
— Каравай ситного, — выпалил Юде-Кот и заржал.
«Чорта он знает», подумал Ирмэ и усмехнулся.
— Сколько вам, Юде, лет? — сказал он.
— Мне?
— Вам.
— Сорок было три года назад, — сказал Юде-Кот. — А что?
— А то, — сказал Ирмэ, — что в ваши годы, Юде, я буду вас умней.
Вокруг захохотали.
— Прищемили хвост Юде? — сказал Генех.
— Ой, братцы! — крикнул какой-то мальчишка. — Крысы котов учат.
Юде-Кот чесал затылок, пыхтел, потел — думал.
— Хоть ты, рыжий, и… — начал он и замолчал.
К столу протиснулся Зелик, отец Симона, местечковый брадобрей и балагур.
— Что «ты», что «я», — быстро залопотал он, — одна статья. Один немного помоложе, другой немного постарше — да оба скота, как сказал покойник Раше.[12] Конечно, и скоты бывают разные: бывают здоровые, бывают заразные…
— Ах, та, сорока, — засмеялся шапочник Симхе.
— Сороки, господин Симхе, бывают разные….
— Знаю, — сказал Ирмэ. — Бывают здоровые, бывают заразные.
Зелик вылупил глаза.
— Ты-то почем знаешь?
— Так, — сказал Ирмэ. — Вы уже сказали.
— Ну, ладно, сказал, а ты бы помолчал. Тоже! Эх, ты! Мафусаил. Сходил бы, рожу помыл. С этакой рожей ходить не пригоже. Дома сидеть надо и то к окошку задом. А то от такого рыла как бы кого не стошнило. Да скажи ты мне, пташка, что у тебя под рубашкой? С чего она и морщится и топорщится?
— Ясно с чего, — сказал Генех. — Картохи нажрался — его и пучит.
— Бывает, — согласился Зелик. — Налопается человек до отвалу мяса, рыбы, халы. А потом лежит — вздыхает. Дыхание в груди спирает. Живот что кадка — опухший и гладкий. По бороде течет пена, словом — полено. Жена, дочки плачут! «Что нам делать? Как нам быть? Что мы будем есть и пить?» Но вот фельдшер входит в каморку — и даст больному ложку касторки. Тот плюется, а глотает, а наутро — глядишь — уж он гуляет. И ест, и пьет, и на жену орет: «Ох ты, кляча, дура! Куда девала мою микстуру?» А микстура-то, не соврать, — градусов в сорок пять.
Зелик стоял у стола, маленький, щуплый, в худой шапчонке и сыпал-сыпал, как из мешка. Вокруг гоготали. Эка чешет!
— Давно свадьбы-то не было, — сказал Юде-Кот. — У него и накопилось. .
— А мы тебя. Кот, женим, — сказал водовоз Мордхе.
— Кто за него пойдет? — сказал Генех.
— Есть у меня дома кошечка — шёлк! — сказал Мордхе. — По рукам?
— Гм, — фыркнул Юде.
Ирмэ смеялся громче всех. Он думал — про него забыли. И слава богу. Вдруг Зелик посмотрел в его сторону и зачастил.
— Нет, правда. Достань-ка из-под рубахи, что есть, и дай нам поглядеть. Мы народ не жадный — поглядим и ладно.
Подскочил к Ирмэ и — раз — за ремень. Ремень лопнул. Сверток со стуком упал на пол.
— Ну, вот, — сказал Зелик, — что я говорил? — И — к свертку. Ирмэ двинул его так, что тот отлетел шагов на пять и стукнулся о печь.
— Ишь какой? — сказал он, приподымаясь и отряхиваясь. — Что у тебя там? Брильянты?
— А тебе какое дело? — сердито сказал Ирмэ, засовывая сверток под рубаху.
— Как не стыдно, Ирмэ, — сказал Симхе. — Он же тебе в отцы годится.
— А дурит, — проворчал Ирмэ.
— У него там, в пакете-то… — многозначительно начал Юде-Кот и замолчал.
— Ну, что? — сказал Генех. — Что там, по-вашему?
— Сказать, рыжий?
— Скажите.
Ирмэ теперь слушал лениво. «Ни черта ни не знает», думал он.
— Хомут! — выпалил Юде-Кот и заржал.
— Ну вас всех! — Ирмэ махнул рукой и пошел к двери.
— А помолиться? — крикнул вслед ему Симхе.
— Успеется, — сказал Ирмэ. — За мной не пропадет.
Старик только головой покачал; ну и ну!
Глава десятая