— Эх, ты, смена! — Ирмэ хлопнул его по спине.
Мальчишка поморщился.
— Ты, товарищ, это самое, не стукайся, — сказал он. — А то — как стукну!
— Ну-ну, — сказал Ирмэ. — Я же тебя так, легонько.
Мальчишка был доволен, но виду не показывал.
— Так, так, — проворчал он. — Так и душу вышибить можно.
На Рыночной площади было шумно, людно. Тарахтели тележки. Скакали верховые. У моста стоял патруль. Но сегодня Ирмэ шел, не таясь, не боясь никого. Свои же! Вдруг кто-то его окликнул:
— Коваль, а коваль!
Ирмэ оглянулся. На площади за барьером стояла кучка пленных, человек сорок, офицеры и студенты. Их караулили три армейца и — четвертый — Семен, Файвела конюх.
— Подь-ка сюда, — сказал Семен.
Ирмэ подошел.
— Чего?
— Глянь-ка. — Семен показывал глазами на кого-то из студентов. — Ну?
— Да погляди.
Студент, на которого показывал Семен, полусидел на барьере, спиной к Ирмэ. Ирмэ потянул его за рукав.
— Ну-ка, повернись!
Студент сердито вырвал рукав и не двинулся. Ирмэ обозлился.
— Тебе говорят! — крикнул он и занес руку.
Один из караульных, невысокого роста армеец, загородил барьер штыком.
— Погоди, товарищ, — сказал он. — Так нельзя.
— Мне бы на него поглядеть, — сказал Ирмэ. — Знакомый будто. Земляк.
— Так бы ты и сказал. — Красноармеец повернулся к пленному: — Встать!
— Тот поднялся.
— Сюда смотри!
Студент нехотя повернул лицо.
— А-а! — сказал Ирмэ. — Индюк!
Моня, увидев Ирмэ, побледнел и попятился.
— Не бойся, — сказал Ирмэ. — Не трону.
Заложив руки в карманы штанов, Ирмэ стоял и смотрел на Моню. Не изменился: такой же, как был. Как тогда на складе. Ну, вырос немного, вытянулся. А то такой же: румяные щеки, длинный нос. Индюк!
— Раньше бы убил, — сказал Ирмэ. — А теперь не трону. Теперь есть чека и трибунал. Там разберутся. Понял?
Моля стоял, потупив голову, и не отвечал.
— Важничает, Семен, твой барчук, — сказал Ирмэ. — Говорить с нами, с такими, не хочет. Скажи ты!
Семен подмигнул:
— Поговорит!
Ирмэ, не вынимая из карманов рук, подошел к барьеру вплотную.
— А помнишь тогда, на складе? — сказал он. — Говорил. Даже пальцем тыкал: «Вот». Помнишь, небось?
— Ну, помню. — Моня поднял голову.
— А теперь, конечно, — сказал Ирмэ, — ты теперь — благородие, где тебе с такими?
— Ну, ваша взяла! — тонким голосом вдруг крикнул Моня. — Ну, и плевать я хочу.
— Плеваться-то нечего, — спокойно сказал Ирмэ. — Плюнешь, а плевок к тебе назад. Глаза себе заплюешь. А что наша взяла — это верно. А почему взяла? Ты подумай. Студент ведь. Ученый.
Моня молчал.
— Так-то, — сказал Ирмэ. — А, впрочем, что с тобой толковать? Только время губить. — Он помолчал. И вдруг сказал тихо и свирепо: — А за Неаха, гады, поплатитесь! Помни!
Проходя мимо Семена, Ирмэ строго сказал:
— Гляди, Семен, в оба, — сказал он. — Уйдет — ответишь.
Семен хлопнул ладонью по ложу винтовки.
— А это видал? — сказал он. — Не уйдет!
На мосту Ирмэ опять встретился Игнатка. Он был прямо сам не свой — не то рехнулся, не то пьян. Он не шел — бежал, видимо, не понимая куда и зачем.
— Куда? — сказал Ирмэ.
Игнат не расслышал. Ковыляя хромой ногой, дыша тяжело, с хрипом, он мчал по мосту, не замечая Ирмэ, ничего вокруг не замечая.
Ирмэ поймал его за полу шинели.
— Куда?
Игнат вылупил глаза, узнал Ирмэ, захихикал и вдруг понес что-то несусветное. Ирмэ ничего понять не мог.
— Ты — толком, — сказал он. — Что случилось? В чем дело?
— Тут он! — выпалил Игнат.
— Кто он?
— Да Каркасов!
— Какой Каркасов?
— Да ротный!
Ирмэ вспомнил: «A-а, ротный».
— Ну, и что?
— Да гляжу — ведут его наши, — захлебываясь говорил Игнат. — «Ай, говорю, братцы, да это ж Каркасов!» — и к нему. А конвойный не пускает. «Мы — говорит, — не знаем, кто он такой. Это он в штабе скажет. А только, — говорит, — трогать его не дам. Есть у тебя про него что — беги в штаб, доложи кому надо». Я вот в штаб-то и бегу. Не знаешь, где он, штаб-то?
По ту сторону моста, грозные ночью, стояли крепостные стены, древние, тяжелые, с бойницами, с круглыми воротами. Под мостом, черная, чернее сажи, протекала река Осьма.
Вдали на Осьме догорал пароход — он загорелся при взрыве арсенала. Вокруг хлопотали дубровцы, спасали, что можно. «Крепкие ребята, — подумал Ирмэ. — Что надо ребята!»
Иоганн нетерпеливо вышагивал по паперти. «Ругаться будет», думал Ирмэ, поднимаясь по широким ступеням вверх. Но Иоганн до того ему обрадовался, что и поругать забыл.