– Завтра Наташка возвращается, завтра и накачу, – сказал другу Королев. – Ты как?
– Я пойду. Припью немного.
– Расскажем ему?
– Посмотрим, – удаляясь, крикнул Цыганков.
Королев без сожаления посмотрел ему вслед. Встреча с милиционером все крутилась у него на языке, но Игорь в последнее время был мрачнее и раздражительнее обычного, и заговорить с ним никак не выходило. Постепенно детали разговора с майором забылись, осталась только постоянная беспричинная тревога, сильнее, чем раньше, но, в общем, уже привычная, как нехватка денег или зуд под ребрами.
У Люськи день рождения скоро, вспомнил Леха, и пошел дальше по Победе. В магазине канцтоваров было тихо и пахло по-особенному. Этот неизменный аромат бумаги, пленки на географических картах, чернил и всего вместе успокаивал и уносил в навсегда замершие на одном месте школьные годы.
– У вас тетради красивые есть? – спросил Королев у продавщицы, напоминавшей своей неподвижностью и остекленевшими глазами манекен.
– В клетку, в линейку?
– Мне сестренке младшей в подарок, – жалким и льстивым голосом взмолился Леха. – Она второклашка, любит всякие альбомы, тетрадки там.
Из подсобки выплыла вторая продавщица, умиленная просьбой.
– Вот, бери, смотри какая. – Она бережно достала из-под прилавка обычную тетрадь в картонной обложке и, выждав для эффекта несколько мгновений, открыла ее: под первой обложкой была такая же вторая. – Брак! Ни у кого такой тетради не будет!
Леха мелко закивал, благодаря продавщицу и судьбу за такую удачу.
Место было выбрано как родное одному из рабочих. Небольшой дворик на улице Каховской со сборным двухэтажным домом. Двор, с первого взгляда похожий на остальные, может, только чуть меньше, – но если присмотреться, то сараи здесь вросли глубже и перекосились, а доски их потемнели. Тополя были выше, а асфальта рядом не было совсем. Ветеран выгуливал маленькую черненькую собачку, нарезая круги вокруг компании. Старик мог рассказать, из каких мрачных времен пришел этот дом и кто в нем жил, но выпить его не позвали, и он, расстроенный, скрылся в подъезде.
Под столиком из широкой доски и двух поленьев еще лежал снег и холодил ноги, в то время как солнце уже заметно согревало лицо.
– Можем ко мне подняться, – махнул на окна хозяин.
– На весне оно всяко приятней, – выразил кто-то неясные, но общие чувства.
– Игорь флаг нес, как Александр Медведь на Олимпиаде в Мюнхене, – пошутил разливавший, и мужики дружно расхохотались.
Цыганков никаких эмоций не выразил, когда после первой все закурили, тема ушла.
– Че, замначальника, говорят, все…
– Все, да не все. Его на допрос вызывали, он – в больницу. Это у них завсегда так, у начальства, как припечет, так на больничный, а там и правда сердце прихватило, я так слышал.
– Свезло им, теперь точно на него все спишут.
– А чего пропало?
– Мужики из ювелирного цеха говорят, платину вынесли, ну их помотали, ясно дело.
– А сколько?
– Хрен знает.
Разговор прервался на вторую, и Игорю стало ясно, зачем его позвали.
– Альбертыч говорил, у Королева обыск был, а у тебя?
– Был, – спокойно кивнул Цыганков. – Мы с Лехой на исправительных работах, чуть что – мы виноваты. В чем сходство-то? Тот комсюк сам на меня полез, че, сломал ему челюсть, все по закону, судом доказано. Теперь начальство платину килограммами ворует, а вешать на меня хотят.
– Ты говоришь, килограммами, много, значит, пропало?
– Мент за шестнадцать килограммов спрашивал. Расстрелом грозил. Я отвечаю: че я, столько в штанах, что ли, вынесу через проходную? Помыкали нас в камере пару часов – и домой.
– Да ну ясно, что не вы. Просто чего на вас подумали? Мы ж фрезеровщики, мы платину в глаза не видели. Может, из-за того, что тебя тогда зам к себе вызывал?
– Он про отца спрашивал, – опуская глаза, ответил Игорь.
Мужики с пониманием закивали и разлили еще, молчанием подталкивая Цыганкова к продолжению. Он выпил, но рассказ не возобновил.
По дороге домой Игорь стал вспоминать, как это случилось. Стыдно признаваться самому себе, но он до последнего убеждал себя, что идея с ограблением – полностью его. Открыться Лехе, что его так дешево обманули, было совершенно немыслимо.
В конце февраля, на исходе смены, зам вызвал его к себе и правда расспрашивал об отце. Как дела, как здоровье, потом пригласил пройтись вместе по заводу, посмотреть, как сдали смену. Дорогой настойчиво советовал учиться на следующий разряд. Все было немного неожиданно, но вполне укладывалось в знакомую схему. Зам проявляет трогательную заботу о подчиненных на низшем уровне, польщенный рабочий хвастает перед коллегами, все равны и довольны. Цыганков угрюмо поддакивал, ожидая, когда милость закончится и ему позволят удалиться.