Наташка только кивнул, не прекращая жевать, и никаких подробностей не выдал.
– Мне только два, мам, – подставляя тарелку под манты, сказал он.
Леха с Игорем долго отказывались, и им положили по одному.
– С понедельника на работу пойдешь, сынок, я все уж тебе подготовил, трудовую книжку, санкнижку, топор только новый не купил, топор надо работой заслужить, – засмеялся своей шутке отец. – С утра на рынке ай хорошо топором помахать. Помощник рубщика, большой будешь человек.
Наташка снова ограничился кивком. Отец подошел к раскрытому окну и засунул развевавшийся от ветра белый тюль за трубу отопления.
– Все-то вам легко достается, ничего не сделали, и все уж ваше, – рассуждал отец. Наташка кивнул, соглашаясь и с этим. – Нам вот с братом не так все легко давалось, пришлось уж говна хлебнуть. Вам рассказывать, вы и не поверите, что такое бывает. Когда не то что еды нет, а за жизнь свою каждую секунду боишься…
Занавеска вырвалась из-под трубы, и в комнату влетела волна уличной духоты. Где-то далеко ударил гром.
– Люблю грозу в начале мая, – устало откинулся на диван Ринат и громко рыгнул. – Пойдемте покурим, пацаны.
Они обулись и вышли во двор. Полный желудок к разговорам не располагал.
– Еще полчасика посидим, переварим и буха-а-ать, – выпуская струю дыма из-под козырька в дождь, широко улыбнулся Ринат.
Леха с Игорем засмеялись, потому что это был тот самый Наташка, несмотря на худобу и такое долгое непривычное молчание. Как будто его улыбка вернула все на свои места.
– Че, фурага, гитару возьмешь? – выкидывая папиросу под дождь, сплюнул Игорь.
– Главное, водку не забыть, а гитара будет, – еще шире улыбнулся Наташка, поднимаясь по ступеням.
Леха впечатал запятую окурка в голубую штукатурку дома и посмотрел на построенный в песочнице домик из досок и веток. Котята спали в нем еле различимыми темными пятнашками.
Леха откинулся на лавку, затылком касаясь прохладной деревяшки. Фонарь высвечивал свежую зелень распустившихся почек, а еще голая ветвь повторяла изгиб трещины над его кроватью, но он этого не заметил. Мгновение, наполненное начавшимся опьянением, и теплом Иркиного бедра под левой ладонью, и запахом прошедшего дождя, прервалось истлевшей в пальцах, забытой папиросой. Леха точным щелчком послал окурок в урну.
– Играть не разучился?
Ринат тяжело поднялся со скамьи и, сев на корточки перед слушателями, начал крутить колки гитары.
– Игорь, не щепись, – взвизгнула Ветка, но Цыганков остался непроницаем.
Леха отметил его прекрасное настроение и решил сегодня обязательно поговорить с ним про платину.
Ринат резко ударил по струнам, завыл не своим жалостливым голосом, и сквер Калинина вздрогнул.
– Ринатом! – успел вставить дежурную шутку Игорь.
– А кореша прозвали фургопланом. О-о-о!
Пока голуби летели над зоной, не встречая преград, при этом успевая целоваться на крыше, Лехе показалось, что не было последних лет на заводе и не надо ни о чем беспокоиться, а технарь можно прогулять, ведь молодость никогда не кончится. Он забыл про платину, про то, как просыпается каждую ночь и самому себе не признается, что высматривает в темноте улицы автомобиль майора.
Общая ностальгия была тут же смыта водкой. Девушки скромно приложились к вину.
– Давай что-нибудь красивое, – освобождаясь от Лехиных объятий, попросила Ира. – А то все одна тюрьма.
Ринат авторитетно кивнул, для важности покрутил колки и начал на мотив «Марша рыбаков» из «Генералов песчаных карьеров».
– На сквер Калинина упал тума-а-ан… – Песню подхватили с дальних лавок. – Я пью вино, я фургоплан…
– Че, про армию-то что-нибудь расскажешь, дембель? – с последним аккордом спросил Игорь.
– Да че рассказывать? – меняя гитару на папиросу со стаканом, отозвался Ринат. – Нечего там делать, два года впустую гоняют. Я поначалу старался, хотел хлеборезом стать, а когда они узнали, что я техникум кулинарный окончил, думаете, на кухню меня пустили? Не. До дембеля про пирожки шутили и говном кормили.
– Байку какую-нибудь лучше расскажи. Че, за два года ничего не случилось?
Ринат выпил залпом и шумно занюхал собственным кулаком, потом затянулся и выпустил дым через ноздри.