– Че, Лешка? Уже принарядился? – окликнул его Вася, всегда находившийся в бодром расположении духа.
– Самую малость, дядь Вась, – в том же тоне откликнулся Леха.
– А чего бы рабочей молодежи и не отдохнуть…
– Ты че, к Ирке собрался? – перебила отца Ветка. Ее пухлое лицо приобрело деловое выражение, и она, не дожидаясь ответа, затараторила: – Сначала, пьяным к Ирке не ходи, потом, ее все равно нет дома.
– А где?
Дядя Вася безучастно поставил сумки и закурил, так же радостно разглядывая снег под фонарем, как до него делал Леха.
– К ней тетка из Москвы приехала, ну, к маме ее, сестра тетя Зоя. Они в город к ней в гости поехали. Наверное, шмоток привезла. Ирка мне обещала бусы янтарные из Прибалтики…
Леха на этих словах тоже выключился из разговора и, закуривая, уставился на фонарь.
– Скоро, скоро уже тепло, – подмигивая, чуть слышно сказал Вася. – Чуток переждать осталось.
– Докуривай, сумки перепачкал, пошли, – разозлилась Ветка, и Вася без задержки выполнил приказы дочери.
Через полминуты они исчезли в подъезде, будто и не встречали никакого Лехи. Он не обиделся и тоже пошел домой. Странный мужик этот Вася, думал он, поднимаясь по лестнице. Всегда радостный, при деньгах, водит свой грузовик, пьет редко, но и дома бывает нечасто. Дочек назвал Иветта и Белла, откуда только придумал. Ветка и Белка, они и есть.
Солнце пробралось в комнату и теперь лезло в опухшие глаза. Леха пытался спрятаться от него под одеялом, забыв, как ждал его вчера. Во рту пересохло, хотя выпил накануне вроде немного. Он долго чесал живот, потом собрался с силами и медленно пошел на кухню. Набрав чашку из-под крана, жадно глотал отдававшую трубами, но холодную воду. Пить ее было очень приятно. Леха зажмурился и приготовился выпить вторую чашку медленней, когда его сокрушил звонкий подзатыльник.
– Ты че?
– Это че?! – тряся перед его лицом бумажкой, кричала мать. Леха пытался собраться и понять, что происходит. – Из одного дурдома в другой! Тебе мало условного срока, гад?! Ты чего опять натворил?!
– Да чего?
– На допрос в милицию, вот чего! Че опять с Игорем наделали?
– Да на допрос же, не в суд, – собираясь с мыслями, уже тверже возразил Леха. – На заводе чего-то украли…
– Хочешь нас, как отец, бросить?
– Да не начинай, мам. – Леха добрался до бумажки. – Написано, читай, «опрос». Это просто спросят.
– Не вы с Игорем? – неохотно успокаиваясь, спросила мать.
– Если б мы, наряд бы вместо повестки пришел…
– Смотри мне, второй раз по всей строгости посадят, не посмотрят, что ты дурак такой.
Мать ушла в зал, но было видно, что до конца она не высказалась. Пить Лехе расхотелось, и он, умывшись, вернулся в постель. Живот зудел еще сильнее. Леха бросил на него взгляд и увидел красное пятно в расчесах. Правильно все сказал: если б подумали на них, давно бы участковый его нашел, а пока просто опрос. Они ж с Игорем на исправительных работах, вот и подозрения. А че на опросе сказать?
– Леш, а почему мама ругалась? – появилась в дверях сестра.
– Да откуда я знаю, Люсь? Наверное, опять в дурдоме устала.
– Она про милицию говорила, что случилось опять?
– Не жалей там этого уголовника! – из другой комнаты крикнула все слышавшая мать. – Пусть встает, унитаз чинит, не смывает совсем!
Леха мгновенно встал. Его испуганное лицо не укрылось от Люси.
– Ты же ничего плохого не сделал, Леш?
Леха натянул узкие штаны, быстро надел майку и рубашку. Рука потянулась к фураге, но она висела в коридоре.
– Пока ничего плохого, Люсь, пока ниче…
Апрель. Улица Свободы
На улице яркое солнце топило снег, сугробы расползались и исчезали на глазах, превращались в сверкающие потоки и разлетались под колесами неспешных троллейбусов. Все это должно было сопровождаться грохотом капели, шумом колес, голосами птиц и детей, но там, где сидел Леха, была полная тишина. От милиции до Лехиного дома – всего несколько минут небыстрым шагом, пара кварталов по тихой Свободе. Окно выходит на улицу Воронежскую. Он даже подходил к нему и дергал за пыльную ручку. Рамы безнадежно ссохлись, от стекла шел жар, и перед глазами моментально начинали скакать черные пятна. Во рту становилось сухо, голова кружилась, и Лехе приходилось снова отступать.