Марк отложил вилку и тронул меня за руку.
— Есть другой вариант, — объявил он. — Видите вон того посетителя в куртке каштанового цвета, что сидит за столом в шляпе? Он едет сегодня в Париж ночным поездом и будет там завтра в семь утра... Эй, Артур, — позвал он. — Иди-ка сюда, я познакомлю тебя со своим старым приятелем.
Журналист в шляпе только что отужинал. Он подошел к нашему столу и после ритуальных приветствий (месье Пьер Кируль — мэтр Монбризон — месье Артур Берже — ...очень приятно) спросил, чем мы угощаем. Десять минут спустя, вникнув в суть моей просьбы, он взялся ее выполнить.
На обрывке папиросной бумаги я изложил инспектору Флоримону Фару, моему осведомителю из судебной полиции, которому я когда-то помог выпутаться из весьма щекотливого положения и который был мне за это весьма признателен, свои оригинальные соображения о погоде, которой предстоит установиться после дождичка в четверг. Эти метеорологические глоссы означали в переводе, что наблюдение за домом № 120 по Вокзальной улице, равно как и информация о его обитателях, очень бы мне пригодились. Я просил его направить ответ на имя Марка Кове, корреспондента газеты «Крепю».
— Не бог весть какой компромат, — пошутил Артур, ознакомившись по моей просьбе с эпистолой.
— Мне тоже так кажется. Это для одного полицейского. Алиби гарантировано.
— Не сомневаюсь.
— Отправьте пневматической почтой; — посоветовал я.
— Договорились. Если поезд не сойдет с рельсов, ваш парень получит это послание завтра утром. Что будем пить?
Он опорожнил свой бокал и допил содержимое бокала Марка. Мы заказали бутылку бургундского, которое оказалось самым обыкновенным арамонским, впрочем, довольно сносным. Мы осушили вторую бутылку, затем третью... Все очень развеселились. На волне опьянения я вдруг с нежной грустью подумал о своем письме. В руках этого парня его ждала печальная участь. Он опоздает на поезд, это как пить дать. А если и не опоздает, то наверняка забудет письмо в кармане... Эх! До чего хороший советчик, этот Марк Кове, и до чего славные ребята, эти его приятели!
Вдумчивый и сосредоточенный, как римский папа, я внимал господину Артуру Берже, который густым баритоном пел нам о самых блистательных своих журналистских победах. Он взял на вооружение странную манеру в упор смотреть на Монбризопа, что называется, не спускал с него глаз, мерил взглядом поверх бокала, из которого пил, и с театральным комизмом набычивался, словно глядел поверх воображаемых очков.
Вдруг, на взлете какой-то изящной фразы, уж не помню о чем, он внезапно перебил себя и доверительно сообщил нам, что он — личность выдающаяся.
— Да, — повторил он, в упор глядя на адвоката, — выдающаяся. И сейчас я вам это докажу. Как поживает ваша рана?
— Моя... моя рана?
Монбризон пребывал в состоянии не менее жалком, чем то, в котором находился его собеседник. На лице его по-прежнему играла породистая улыбка, однако затуманившиеся глаза блуждали.
Господин Артур Берже шумно втянул носом воздух и погрозил ему нетвердым пальцем. Затем произнес речь, из которой явствовало, что он встречался с Монбризоном на фронте в июне 1940 года в Комбетт, богом забытой дыре, где было жарко от боев и где он, Артур Берже, находился в качестве корреспондента по поручению... (последовало название еженедельника и энергичное отступление, давшее нам попять, что хозяин этого печатного органа явно не баловал своих сотрудников высокими гонорарами). Монбризон был ранен. Что, разве не так? Адвокат признал, что это было именно так. Легкое ранение в руку? Совершенно верно. А посему господин Артур Берже воздал хвалу самому себе. Своим выдающимся способностям. Монбризон выразил восхищение его уникальной памятью. Не желая оставаться в долгу, журналист похвалил адвоката за находчивость. О, да! Вот уж кто не терял времени даром и, не мешкая, переоделся в штатское, чтобы не попасть в разряд военнопленных. Даже он, Артур Берже, малый отнюдь не промах, только на другой день смог раздобыть себе все необходимое. И так далее и тому подобное. Словом, настоящий спич.
Я предложил обмыть встречу. Инцидент меня обнадежил. Человек, наделенный такой памятью, не мог сыграть со мной злую шутку и забыть о поручении. И раз уж мы добрались до главы о военнопленных и о тех, кто чуть было ими не стал, я, в свою очередь, рассказал пару анекдотов.
В половине одиннадцатого господин Артур Берже откланялся. Он едва стоял на ногах, но с курса не сбивался.
— Не забудьте о пневматической почте, — напомнил я.
— Не беспокойтесь, ваш петушок получит свою цыпочку, — заверил он.