– Скажите, – спрашиваю, – все жильцы этого дома пользуются подвалом?
– Разумеется.
– Номер бокса Парьо?
– Восьмой.
– Ладно, спасибо... Сюда, да? – добавляю я, показывая на низкую дверь в глубине лестницы.
– Да... Хотите ключ?
– Нет, у меня есть все, что нужно.
– Я хоть включу свет в подвале.
– Отличная мысль!
В десять прыжков я оказываюсь перед дверцей бокса номер восемь. Открыть ее моей отмычкой – детская игра. Замок открывается чуть ли не в ту же секунду, когда вставляю отмычку в скважину.
– Хорошая штука природа, – начинаю напевать я, потому что, едва открыл дверь, мне в ноздри бьет противный запах. Жуткая вонища...
Включив свет, осматриваю узкое помещение. Кавардак редкий... Металлическая каминная решетка, деревянная лошадка, костюмы древних времен... Короче, я сразу понимаю, что Парьо использовал подвал как склад для старья.
Я смотрю по сторонам и сразу нахожу то, что искал: клочки грубой черной шерсти, воняющие салом.
Здесь точно держали барана. Тут даже есть засохшие какашки... Те самые последние какашки, которые животное выбрасывает после смерти.
Те штуки, что топорщились в сумке Изабель, были окоченевшими ногами барана.
Следовательно, Изабель притащила барана... Значит, она знала, как будет использовать животное...
Однако ее же и сожгли.
Клянусь вам, что нужны крепкие нервы, чтобы заниматься этой чертовой работой.
– Нашли, что искали? – спрашивает наблюдающий консьерж.
– Да.
Я делаю три шага вперед, и тут его любопытство выплескивается наружу.
– А что это было? – спрашивает он.
– Какашки! – отвечаю я и выхожу.
Глава 17
Взгляд на наручные часы: пять сорок! Теперь я веду борьбу со временем.
Еще несколько часов, и придется все бросать. Захожу в бистро напротив.
– Есть что-то новое? – спрашивает меня толстый хозяин.
– Да так...
Он видит, что я злой как черт, и не настаивает. Он из тактичных.
Издав «ахх!» борца классического стиля, он достает свою бутылку белого.
– Как обычно? – спрашивает он.
– У вас легко обзаводишься привычками. Два больших стакана белого.
Мы чокаемся.
– Скажите, патрон, вы не видели со вчерашнего дня мадемуазель Бужон?
– Это киску Парьо, что ли?
– Да.
– Нет.
Отличный диалог. Я шмыгаю носом от нетерпения.
– А вы не замечали, были ли у этой девушки золотые зубы?
Вопрос медленно погружается в глубины его интеллекта, как поплавок вашей удочки в воду, когда крючок заглотнул линь.
Он измеряет его, взвешивает, наконец заявляет:
– Никогда не замечал. – И добавляет: – Может, моя хозяйка заметила – Жермен! – орет он во всю глотку.
Его половина такая же представительная, как и он сам. Настоящая половина... Очаровательная женщина с приветливой улыбкой.
– В чем дело? – интересуется она. Муж собирается повторить ей мой вопрос, но, сочтя его слишком нелепым, отказывается от этой мысли. В разговор вступаю я:
– Я из полиции и хотел бы узнать, были ли у мадемуазель Бужон, подруги Парьо, золотые зубы или зуб?
Она меньше ошарашена, чем ее благоверный. Дамы понимают нелепости.
Она размышляет.
– Нет, – говорит, – не думаю.
– Коренной... Коренные плохо видно...
– Когда они золотые, а человек смеется, их видно же хорошо, как и все остальные. У нее их нет.
– О'кей.
Значит, несмотря на слова Бужона, в топке сожгли не его дочь... А кого?
– У вас есть жетон для телефона?
– Даже два, если хотите, – острит хозяин.
– Точно, дайте мне два.
Войдя в кабину, я сначала звоню Мюлле.
– А, это ты! – говорит он без малейшей нотки энтузиазма в голосе.
– Да... Ты узнал что-нибудь от своего бойскаута?
– От Шардона?
– Да.
И я цежу сквозь зубы: "Каждый осел имеет право на свой чертополох4..."
– Чего?! – орет он.
– Это я сам с собой.
– Браво!
Он вот-вот сожрет свою трубку.
– Есть что новое об удравшем парне?
– Нет.
– А о мадемуазель Изабель Бужон?
– Тоже ничего... Из разговора с доктором Андрэ я понял, что она умерла.
– Может быть, и нет.
– Я ничего не понимаю в твоем деле.
– Откровенность за откровенность: я тоже! Единственное, что мне известно, – барана в Гуссанвиль притащила именно Изабель.
– Чего она притащила?
– Барана. Таким образом, она скорее убийца, чем жертва...
– Да! Я провел обыск у доктора... Там полно наркотиков... Кажетс, он бросил практику и был совершенно разорен.
– Я об этом догадывался.
– Известно, почему он застрелился? Этот тупарь Мюлле не решается спросить меня в лоб, а потому использует безличный оборот.