Откуда же взялось у Элис такое высокомерное отношение к окружающим? Да она и сама не знала. Нет, она не считала себя красавицей, ведь часто бывает, что именно красотки смотрят на всех сверху вниз. О своей внешности Эля особенно не задумывалась, потому как её, эту внешность, рассмотреть стороннему наблюдателю было практически невозможно. Почему? Да потому, что исходная внешность девушки оказалась искусно спрятана за внешностью приобретённой. Судите сами: на голове — жёлтые крашеные волосы, неравномерными пучками торчащие в разные стороны; в одном ухе — серьга в виде стального блестящего обруча диаметром десять сантиметров; на лице — либо отсутствие макияжа (а-ля девочка проснулась), либо кислотные разводы вокруг миндалевидных глаз; вместо платьев и блузок — бесформенные накидки-хламиды или свитера, скрывающие всякие формы (признаться, Эля надевала такое сознательно, как ни странно, она стеснялась своей большой груди); на ногах — штаны, из-под которых о стройности этих самых ног можно было только догадываться; из обуви — тапочки, удобные босоножки или кроссовки (шпильки Эля надевала один раз в жизни — на выпускной в школе). Понятно, что при таком внешнем виде сказать, красивая Элис или нет, не представлялось никакой возможности. Саму девушку данный вопрос не парил абсолютно.
А что же родители? Разве они не могли повлиять на дочь и поучить её уму-разуму? Увы, нет. По той простой и уважительной причине, что их у Эли не было вовсе. Нет, не то чтобы Элис явилась в этот мир каким-то волшебным образом без участия других людей, но девушка никогда и ничего о родаках не знала, кроме того, что, по заверениям заведующей детдомом, они давным-давно умерли. Раскапывать свою родословную Эля не стремилась и ни разу за свои двадцать семь лет не поинтересовалась личной «семейной» историей.
В детдомовскую бытность Эле приходилось несладко. Она дважды пыталась покончить жизнь самоубийством и трижды сбегала. Один раз её искали пять суток и только посредством бдительного сотрудника милиции сняли с пассажирского состава, направляющегося за полярный круг.
А вот в школе Эля училась хорошо, знания ей давались очень легко, к тому же она обладала «врождённой» грамотностью. Она чуть-чуть не дотянула до серебряной медали, но и такой аттестат позволил ей без труда поступить в педагогический институт на учителя младших классов. Однако хоть высшее учебное заведение Эля и окончила, и получила, как положено, диплом, но работать по специальности не смогла. Вид двадцати с лишним малолетних оболтусов, собранных в закрытом помещении, вызывал у Эли кататонический ступор. Выяснилось это на первой же институтской практике в средней школе. Её прикрепили к 5 «А», и на первом же уроке, глядя на галдящий и пребывающий в броуновском движении класс, молодой кандидат в педагоги внезапно застыла на месте, взгляд её остекленел, а указка в руках (в хороший толстый палец толщиной) вдруг хрустнула с замогильным звуком. Хорошо, что рядом была более опытная Марина Владимировна, завуч с тридцатилетним стажем, которая немедленно вывела в коридор впавшую в транс практикантку и отпоила потом валерьянкой в учительской.
Впрочем, всё было не так уж и плохо. В детдомовском воспитании для Эли, да и для других выпускников существовал несомненный и весомый бонус — по достижении совершеннолетия им по закону предоставлялась собственная квартира. Элис досталась симпатичная однушка в пригороде. Крохотная, но вполне пригодная для жизни, а тем более для жизни Эли. Девушка обустроила её по своему разумению: пара репродукций-картин Магритта и Босха на стенах в гостиной (она же спальня), б/у диван, купленный по объявлению, необходимая кухонная утварь, ядовито-бордовый тюль на окнах, рабочий стол и ноутбук (единственная, пожалуй, действительно ценная вещь в доме).
Ноут требовался для работы. После фиаско с педагогикой Элис уже во время учёбы подрабатывала выполнением за деньги контрольных, курсовых и дипломов. Вскоре такое предпринимательство переросло в основную работу. Эля зарегистрировалась на фриланс-бирже и стала брать заказы, касающиеся литературной и учебной деятельности: заработать какие-то вменяемые суммы удавалось, конечно, редко, но Эле с её непривередливым образом существования на пропитание и какие-то минимальные развлечения вполне хватало.