– Твоя парижская шляпа,– сказал он.
Стефен поднял её и одел.
Хейнс окликнул их снаружи.
– Так вы идёте наконец, приятели?
– Я готов,– ответил Хват Малиган, направляясь к дверям.– Выходим, Кинч. Надеюсь, ты успел доесть что мы тут оставили.
Отстранённо, он вышел понурой походкой, произнеся почти с тоской:
– И он побрёл, рыдая, с горки.
Взяв свою трость, Стефен последовал за ними и, когда те двое сошли по ступеням лестничного марша, притянул неповоротливую железную дверь и запер. Увесистый ключ скользнул во внутренний карман.
У подножия лестницы Хват Малиган спросил:
– Ключ взял?
– У меня,– ответил Стефен, опережая их.
Он шёл первым. Слышалось как сзади Хват Малиган хлещет увесистым купальным полотенцем, сшибая стебли переросшие прочую траву.
– Держитесь пониже, сэр. Куда вы выперли, сэр?
Хейнc спросил:
– А за башню вы платите?
– Двенадцать фунтов,–ответил Хват Малиган.
– Представителю министерства обороны,– добавил Стефен через плечо.
Они постояли, пока Хейнс обозревал башню и, в заключение, изрёк:
– Зимой, должно быть, мрачновата. У вас её прозвали Мартеллой?
– Билли Питт их понастроил,– ответил Хват Малиганогда французы грозили с моря. Но нашу окрестили Пуповиной.
– Так в чём ваша идея насчёт Гамлета?– спросил Хейнc Стефена.
– Нет, не надо,– вскричал Хват Малиган с болью.– Мне не вынести Фому Аквинского и пятьдесят пять доказательств, которыми он подпирает свою идею. Погодим, пока я оприходую хотя бы пару кружек.
Он обернулся к Стефену и произнеc, педантично одергивая уголки своего жёлтого жилета:
– Ведь после третьей кружки ты её не сможешь доказать, а Кинч?
– Она столько ждала,– безразлично отозвался Стефен,– что может подождать ещё.
– Вы раздразнили мое любопытство,– дружелюбно сказал Хейнc.– Это какой-то парадокс?
– Фи!– ответил Хват Малиган.– Мы переросли Уайльда и парадоксы. У нас всё намного проще. Наш бард посредством алгебры доказывает, что внук Гамлета – дедушка Шекспира, а сам он – Дух своего собственного отца.
– Что?– переспросил Хейнc, возводя палец на Стефена.– Сам он?
Хват Малиган повесил полотенце вокруг шеи, словно епитрахиль и, перегнувшись в безудержном смехе, промолвил Стефену на ухо:
– О, тень Кинча-старшего! Яфет в поисках отца!
– По утрам мы крепко усталые,– пояснил Стефен Хейнсу.– Да и пересказывать довольно долго.
Вознеся руки к небу, Хват Малиган зашагал дальше.
– Лишь пресвятая кружка в силах развязать язык Дедалуса,– заверил он.
– Хочу сказать,– объяснил Хейнc Стефену, когда они двинулись следом,– что и башня и те вон скалы мне чем-то напоминают Эльсинор. Что нависает стенами над морем, так, кажется?
Хват Малиган на миг обернулся к Стефену, но смолчал. В это безмолвное яркое мгновенье Стефену привиделся он сам, в дешёвом пропылённом трауре меж их цветастых одеяний.
– Бесподобная история,– сказал Хейнc, вынуждая их вновь остановиться.
Глаза бледные, как море под свежим ветром, ещё бледнее – твердые и пронзительные. Повелитель морей, он обратил взор к югу, на полностью пустой залив, кроме тающего на ярком горизонте дымка от почтового парохода, да парусника, что менял галсы у Маглинса.
– Я где-то читал теологические толкования на эту тему,– сказал он малость растерянно.– Насчёт идеи Отца и Сына. О стремлении Сына воcсоединиться с Отцом.
Хват Малиган тут же состроил счастливое лицо с улыбкой до ушей. Блаженно распахнув красивый рот, он уставился на них помаргивающими в шалой потехе глазами, в которых разом стёр всякую осмысленность. Кивая кукольной головой, всколыхивая поля своей шляпы-панамы, он запел придурковато радостным голосом:
Он предостерегающе поднял палец,–
Дерганув на прощанье трость Стефена, он помчался вперёд к краю скал, встрепывая руками – раскинутыми как плавники или крылья, что вот-вот вознесут его в воздух – и горланил: