– Ба, – бросил Яша на ходу по-подростковому мрачно, – я посплю.
Яша задёрнул в кабинетике бордовую штору и плюхнулся на старый проваленный посередине вишнёвый бархатный диванчик. Давным-давно это был кабинет дедушки, который тоже преподавал в институте: немецкий язык, переводы средневековых немецких классиков были его любимой работой. Но он умер более десяти лет назад, Яша его помнил смутно. Кабинет в этой комнате так и остался, а дедушка теперь смотрел с фотографии.
Бабушка принесла подушку, плед и сказала:
– Есть котлетки и салат. Не сори. Я ушла, у меня лекция.
– Пока, бабуль.
– Яша, мама сказала, что ты много пропускаешь занятия, – сказала Клавдия Михайловна сдержанно, но холёные её щеки слегка покраснели, что означало крайнее беспокойство. Яша отвернулся к бархатной спинке дивана и закрыл глаза. Бабушка постояла молча и прикрыла дверь. Она была в высшей степени деликатна.
«Кто-то приврал: пропущена только математика и физика по разу», – ворчала голова, засыпая.
Здесь, у бабушки, спалось почему-то приятнее и спокойнее, чем дома, в казённой квартире в самом центре столицы в стеклобетонных апартаментах дипкорпуса, где обитала его семья. Мама Марина – дипломат, работает в посольстве, спец по экономике африканской страны, а дома она – своя, клёвая, в джинсах и растянутом свитере, с пышной чёлкой над острым носом, с вечной папиросой в зубах. Конечно, она курила сигареты, но держала их зубами, как матрос папироску. Она была всегда страшно занята. По всему пространству квартиры носился младший брат пяти лет по имени Савва, а за ним степенно ходила франкоговорящая негритянка Мери.
Марина родила мальчиков от разных пап и собиралась, кажется, проделать это ещё раз, как она сама говорила. Третьей женщиной в семье была гувернантка Марьяна Базальтовна, как про себя звал её Яша, обычная тётка-учительша, похожая на колобка. И от этого милого семейства тоже хотелось сбежать.
Куда?.. Безысходная ноющая тоска этого неразрешимого вопроса подплывала под желудок и сжимала его. Бежать, чтобы найти что? Что-то совсем другое. А что? Часто ему казалось, что он родился не в своё время, и эта мысль была тоже очень болезненной. Иногда это чувство так обжигало, что, если бы он был девочкой, то он бы заплакал.
Вдруг Яша перевернулся на спину и открыл глаза. Наверное, и, скорее всего, такая вот прыть побега одолевает каждого в шестнадцать лет, а дальше – кто куда. Половина травится наркотой. Но перспектива стать больным, а потом мёртвым Яшу не привлекала: это был один из самых глупых ходов, который может сделать человек, умно размышлял он с точки зрения тысяч прочитанных в книжках судеб людей разных времён и народов. И опять же наркотики и всё, что с ними связано – это скучно: дать чужому дяде на жир, дать на себе заработать, да ещё и больно, и насмерть. Пошли на фиг. Зависимостей и так в жизни хоть отбавляй. Лучше подумать, как от них избавиться.
Яша повернулся лицом к окну. Сквозь малиновую полосу залитой солнцем занавески просвечивал цветок в горшке на подоконнике. «Чего я хочу? Чего все хотят? Чтобы душа радовалась. Алкашу достаточно бутылки, у мамы Марины – любимая работа, бабуля вообще жизнь любит. А я? Я тоже хочу любить свою жизнь, но разве такую – возможно?»..
Внутри Яши пробежала рябь: все прочитанные в книжках радости не очень привлекали его, если честно, или сулили быть очень кратковременными и тяжело оплаченными страданиями. «И вот ещё что: на фига столько в жизни надо учиться, столько пережить и преодолеть, если вскоре помирать? Всего-то шестьдесят-семьдесят сезонов… Зачем стараться, если «однова живём»? Неясно и опять глупо: приходы жиденькие, одни расходы».
Яша опять воткнул нос в шершавый бархат диванной спинки. Эти мысли давно вертелись в голове и сейчас жгли извилины почти физической болью. «Неужели жизнь такая глупая? Бессмысленная?.. Одни канают других, заставляют что-то делать. Одно и то же. И никто не возмущается, а просто одни ходят по приказу других туда, куда приписано кем-то. Выходило, что хорошо в этом мире только Гарри Поттеру, которому было куда сбежать, но это же в книжке, а вот так, реально?»
Если нереально, то Яша, не сходя с места, сбежал бы в один свой сон, который, кстати, повторялся уже несколько лет с незначительными изменениями. Ему снилась незнакомая местность, тропа в горах, обсыпанная по краям шапками ярко – синих цветов, по которой его влёк куда-то дикий интерес. Потом эта картинка сменялась почти пряничной красоты домиком с башенками, полузамком. В окошках весело горел свет, дверь была открыта, и опять что-то страшно тянуло его в этот домик со старинных английских картин. И всё. Тяга, которой в этом мире почти не было ни к чему, делала этот кусок сна интересней жизни. Если бы только можно было сбежать в эти места и пройти дальше по тропинке к домику…