— Попался нам твой приятель, дружок. Попался он нам в лапы.
Йоссариан похолодел, его прошиб пот. В голове все поплыло.
— Какой приятель? — спросил он, когда увидел капеллана на том месте, где только что сидел подполковник Корн.
— Может быть, это я — ваш приятель? — ответил капеллан.
Но Йоссариан не слышал его и снова смежил веки. Кто-то дал ему глотнуть воды и на цыпочках вышел. Йоссариан проснулся в отличном настроении и повернулся, чтобы улыбнуться капеллану, но вместо него увидел Аарфи. Йоссариан невольно застонал и сморщился от нестерпимого отвращения. Аарфи, хохотнув, спросил, как он себя чувствует. В ответ Йоссариан спросил Аарфи, почему он не в тюрьме, чем сильно его озадачил. Йоссариан закрыл глаза, надеясь, что Аарфи уберется вон. Когда он открыл глаза, Аарфи не было, зато рядом сидел капеллан. Заметив, что капеллан весело ухмыляется, Йоссариан спросил, чему он, черт возьми, так радуется.
— Я счастлив за вас, — признался взволнованный капеллан. — Я узнал в штабе, что вы серьезно ранены и, если вы поправитесь, вас отправят домой. Подполковник Корн сказал, что вы на краю смерти. Но только что от одного врача мне удалось узнать, что на самом деле рана пустяковая и через день-другой вас выпишут. Вы вне опасности. Так что дела ваши совсем неплохи.
Йоссариан выслушал сообщение капеллана, и на душе у него полегчало.
— Это хорошо.
— Да, — сказал капеллан, и щеки его покраснели от застенчивой радости, — Да, это хорошо.
Йоссариан засмеялся, вспомнив свой первый разговор с капелланом.
— Интересно получается: впервые я увидел вас в госпитале. Теперь мы опять встретились в госпитале. В последнее время мы видимся главным образом в госпитале. Где вы пропадали все это время?
Капеллан пожал плечами.
— Я много молился, — признался он. — Я старался подольше оставаться в палатке, и как только сержант Уитком отлучался, я молился: мне не хотелось, чтобы он застал меня за этим занятием.
— Ну и как, помогли молитвы?
— Это отвлекало меня от мрачных мыслей, — ответил капеллан, еще раз пожав плечами. — И потом — хоть какое-то дело.
— Значит, все-таки от молитвы польза есть?
— Да, — с энтузиазмом согласился капеллан, будто подобная мысль никогда прежде не приходила ему в голову. — Да, по-моему, молитвы помогают. — Капеллан подался вперед и с неловкой заботливостью спросил: — Йоссариан, не могу ли я что-нибудь для вас сделать, ну там… что-нибудь вам принести?
— Ну, скажем, игрушки, шоколад, жевательную резинку, да? — поддел его добродушно Йоссариан.
Капеллан снова вспыхнул, застенчиво улыбнулся и почтительно проговорил:
— Может быть, книги или еще что-нибудь такое? Мне хотелось бы сделать вам приятное. Вы знаете, Йоссариан, мы ведь все очень гордимся вами.
— Гордитесь?
— Конечно, ведь вы, рискуя жизнью, грудью преградили путь нацистскому убийце.
— Какому нацистскому убийце?
— Который хотел прикончить полковника Кэткарта и подполковника Корна. А вы их спасли. Он вполне мог вас зарезать во время этой потасовки на галерее. Как чудесно, что вы уцелели!
Йоссариан насмешливо фыркнул:
— Это был не нацистский убийца.
— Как не убийца? Нам сказал подполковник Корн.
— Это была приятельница Нейтли. Она пришла по мою душу, а вовсе не за Кэткартом и Корном. С тех пор как я огорошил ее известием о гибели Нейтли, она норовит меня прикончить.
— Но позвольте, как же так? — живо запротестовал капеллан. Он растерялся и немного обиделся. — Полковник Кэткарт и подполковник Корн оба видели, как убегал убийца. Официальное сообщение гласит, что вы грудью защитили командира полка от ножа нацистского убийцы.
— Не верьте официальным сообщениям, — сухо посоветовал Йоссариан. — Это просто часть сделки.
— Какой сделки?
— Которую со мной заключили полковник Кэткарт и подполковник Корн. Они отправляют меня на родину как великого героя, а я обязуюсь расхваливать их на всех перекрестках и никогда не осуждать за то, что они сверх всякой нормы гоняют летчиков на боевые задания.
Капеллан испуганно привстал со стула:
— Но ведь это ужасно! Это постыдная, скандальная сделка, ведь верно?
— Гнусная, — ответил Йоссариан. Он лежал на спине, одеревенело уставившись в потолок. — Гнусная — это как раз то слово, на котором мы сошлись с подполковником Корном.
— Почему же вы на это пошли?
— Или так, или военно-полевой суд, капеллан.
— О!.. — с неподдельным раскаянием воскликнул капеллан и прикрыл рот тыльной стороной ладони. Он неловко опустился на стул. — В таком случае я немедленно беру свои слова обратно.
— Они бы засадили меня в камеру к уголовникам.
— Да, да, это безусловно. Да, конечно, вы должны поступать так, как считаете нужным. — Капеллан утвердительно кивнул головой, будто подводя итог их спора, и растерянно смолк.
Йоссариан невесело рассмеялся:
— Не беспокойтесь, я на эту сделку не пойду.
— Но вам придется на это пойти, — настаивал капеллан, озабоченно склонившись над Йоссарианом. — Серьезно, вам надо согласиться на их условия. Я не имел права оказывать на вас давление. Мне не нужно было ничего говорить.
— Вы на меня не давили. — Йоссариан перевернулся на бок и с наигранной серьезностью покачал головой: — Боже мой, подумать только, какой это был бы грех — спасти жизнь полковнику Кэткарту! Нет, таким преступлением я не хотел бы запятнать свое доброе имя.
Капеллан осторожно вернулся к первоначальной теме разговора:
— Но что вы намерены делать? Не хотите же вы, чтобы вас упрятали в тюрьму?
— Буду продолжать летать. А может, дезертирую, и пусть ловят. И ведь, скорее всего, поймают…
— И посадят за решетку, к чему вы, я полагаю, совсем не стремитесь.
— М-да… Ну тогда, значит, придется летать до конца войны. Кто-то ведь должен остаться в живых.
— А если вас собьют?
— Да, тогда лучше, пожалуй, не летать.
— Что же вы будете делать?
— Не знаю.
— А вы поедете домой, если они вас отправят?
— Не знаю. На улице жарко? Здесь ужасно душно.
— На улице холодина, — сказал капеллан.
— Послушайте, — вспомнил Йоссариан, — со мной произошла смешная штука, а может, мне это только приснилось. Будто бы в палату приходил какой-то странный человек и сказал, что ему в лапы попался мой дружок. Интересно, померещилось это мне или нет?
— Думаю, что не померещилось, — сказал капеллан. — В прошлый мой визит вы тоже принимались рассказывать об этом.
— Значит, он и в самом деле приходил. Он вошел и сказал: „А твой-то, приятель у нас в лапах, дружище, попался твой приятель“. Никогда в жизни я не видывал человека с более зловещими повадками. Интересно, о каком моем приятеле он толковал?
— Мне было бы приятно сознавать, Йоссариан, что этот приятель — я, — сказал капеллан, стесняясь своей искренности. — Я действительно у них в руках. Они взяли меня на карандаш и держат под наблюдением. В любом месте и в любой момент, когда им понадобится, они могут меня задержать.
— Нет, по-моему, он имел в виду не вас. По-моему, речь, скорее, шла о Нейтли или Данбэре, ну, в общем, о ком-то из погибших на войне, может быть о Клевинджере, Орре, Доббсе. Малыше Сэмпсоне или Макуотте. — И вдруг Йоссариан ахнул и затряс головой. — Я понял! — воскликнул он. — Все мои друзья попали им в лапы. Остались только я да Заморыш Джо. — Увидев, что лицо капеллана заливает меловая белизна, Йоссариан оцепенел от страха: — Капеллан! Что такое?
— Заморыш Джо…
— Боже! Погиб на задании?
— Он умер во сне, когда его мучили кошмары. На лице у него нашли спящего кота.
— Ах, Джо, подонок ты мой несчастный! — сказал Йоссариан и заплакал, уткнувшись в рукав.
Капеллан ушел, не попрощавшись. Йоссариан поел и уснул.
Среди ночи чья-то рука растормошила его. Он открыл глаза и увидел худого, невзрачного человека в больничном халате. Гнусно ощериваясь, пришелец буравил его взглядом:
— Попался нам твой приятель, дружище. Попался.
У Йоссариана душа ушла в пятки.
— О чем ты болтаешь, черт тебя побери! — в ужасе взмолился Йоссариан.
— Узнаешь, дружок, узнаешь!
Йоссариан рванулся, пытаясь схватить своего мучителя за глотку, но тот без малейших усилий ускользнул от него и со зловещим смешком улетучился в коридор. Йоссариан дрожал всем телом, кровь пульсировала тяжелыми толчками. Он купался в ледяном поту. О каком приятеле толковал незнакомец? В госпитале стояла темень и абсолютная тишина. Часов у Йоссариана не было: он не знал, который час. Он лежал с широко открытыми глазами, чувствуя себя узником, прикованным к постели и обреченным дожидаться целую вечность, покуда рассвет не прогонит темноту. Озноб струйками поднимался по ногам. Йоссариану стало холодно. Он вспомнил Сноудена: они не дружили, он едва знаком был с этим парнишкой. Тяжело раненный, Сноуден коченел и все время жаловался, что ему холодно. На бедре Сноудена Йоссариан увидел глубокую рану величиной с мяч для рэгби.