–- А что, если действительно заставить пилотов из вашей эскадрильи, Милоу? - воскликнул полковник Кэткарт. - В конце концов, все, что вы делаете, вы делаете для них. В благодарность за это и они должны что-то сделать для вас.
–- Что справедливо, то справедливо, сэр.
–- Разумеется, что справедливо, то справедливо.
–- Они могли бы летать по очереди, сэр.
–- Действительно, Милоу, почему бы им по очереди не летать за вас на задания!
–- А кто будет получать награды?
–- Вы будете получать награды, Милоу. И если кто-то заслужит медаль, летая за вас, то эту медаль получите вы.
–- А кто будет умирать, если его собьют? - Кто летает, тот и умирает. В конце концов, Милоу,что справедливо, то справедливо. Только, видите ли, какое дела...
–- Тогда вам придется увеличить норму боевых вылетов, сэр?
–- Я-то ее повысил бы, но не уверен, подчинятся ли летчики. Они и так злятся, что я взвинтил норму до семидесяти. Но если б мне удалось уговорить хотя бы одного, то, вероятно, и другим пришлось бы смириться.
–- Нейтли готов летать и дальше, сэр, — сказал Милоу. — Мне только что сообщили под большим секретом, что он готов на все, лишь бы остаться в Европе с любимой девушкой.
–- Так вот Нейтли и будет летать дальше, — объявил полковник Кэткарт и на радостях хлопнул в ладоши. — Да, Нейтли будет летать. И на сей раз я действительно увеличу норму вылетов сразу до восьмидесяти и заставлю позеленеть от злости генерала Дрвдла! А заодно, это хороший повод опять послать эту грязную крысу Йоссариана в бой, где ему, может быть, свернут шею.
–- Йоссариана? — Честное, простодушное лицо Милоу выразило глубочайшую озабоченность, и он задумчиво покрутил кончик рыжеватого уса.
–- Да, Йоссариана. Я слышал, он ходит повсюду и бубнит, что, поскольку от отлетал положенное, война для него закончилась. Может быть, он и отлетал положенное ему, но он не отлетал положенного вам. А? Ха! Ха! То- то он удивится, когда узнает!
–- Сэр, Йоссариан — мой друг, — возразил Милоу. — И мне тяжело было бы думать, что по моей вине ему пришлось снова рисковать головой. Я многим обязан Йоссариану. Нет ли какого-нибудь способа сделать для него исключение?
–- О нет, Милоу, — назидательно изрек полковник Кэткарт, шокированный таким предложением. — У нас нет любимчиков. Мы должны относиться ко всем одинаково.
–- Ради Йоссариана я готов пожертвовать всем, что у меня есть, -мужественно продолжал Милоу отстаивать Йоссариана. — Но поскольку у меня ничего нет, следовательно, и жертвовать мне нечем. Не так ли? Стиле быть, Йоссариан должен рисковать наравне с другими.
–- Что справедливо, то справедливо.
–- Да, сэр, что справедливо, то справедливо, - согласился Милоу. — В конце концов, Йоссариан не лучше других, и он не имеет права на какие-то особые привилегии...
–- Конечно, не имеет, Милоу Что справедливо, то справедливо.
На сей раз Йоссариан не успел прибегнуть к спасительным мерам: полковник Кэткарт объявил свой приказ о повышении нормы вылетов до восьмидесяти в конце того же дня. Йоссариан не успел ни отговорить Нейтли от участия в этом налете, ни даже вступить в тайный сговор с Доббсом, чтобы убить полковника Кэткарта. На следующее утро, едва забрезжил рассвет, внезапно прозвучала тревога, в столовой еще не приготовили приличного завтрака, а летчиков уже затолкали в грузовики, которые вихрем помчались сначала к инструкторской, а затем на аэродром, где тарахтящие бензозаправщики уже перекачивали бензин в самолетные баки, а оружейные команды спешно поднимали лебедками тысячефунтовые фугаски в бомбовые люки. Все носились сломя голову, и, как только самолеты заправились, пилоты сразу же начали заводить и разогревать моторы.
Разведка донесла, что в это утро немцы собираются отбуксировать из сухого дока Специи вышедший из строя итальянский крейсер и затопить его у входа в гавань, чтобы помешать союзным войскам воспользоваться глубоководным портом, когда они займут город. На сей раз данные военной разведки оказались точными. Когда самолеты подошли к гавани с запада, длинный корабль находился на полпути к месту затопления, и они разнесли крейсер вдребезги. Каждое звено отличилось прямым попаданием, и летчики очень гордились этим. Но вдруг они оказались а пучине мощного заградительного огня: зенитки били отовсюду, со всего огромного подковообразного, гористого побережья. Даже Хэвермейеру пришлось прибегнуть к самым диким противозенитным маневрам, когда он увидел, какое большое расстояние еще нужно пройти, чтобы выскользнуть из зоны зенитного огня, а Доббс, ведя самолет, делал "зиги", когда надо было делать "заги", и зацепил крылом соседний самолет, снеся ему напрочь хвост. Крыло машины Доббса обломилось у самого основания, и самолет бесшумно пошел камнем вниз, не оставляя за собой ни огня,ни дыма. Оторвавшееся крыло вертелось медленно и деловито,словно барабан бетономешалки, а сам самолет с нарастающей скоростью падал носом вниз, пока не врезался в воду. От удара море вспенилось, и на темно-голубой глади выросла белая лилия, а едва самолет скрылся под водой,лилия опала бурлящей россыпью яблочно-зеленых пузырей. Все было кончено за несколько секунд. Никто не выпрыгнул с парашютом. А в самолете, которому Доббс снес хвост, погиб Нейтли.
36. Подвал.
Узнав о гибели Нейтли, капеллан чуть сам не умер. Он сидел у себя в палатке и, нацепив очки, корпел над бумагами, как вдруг зазвонил телефон и с аэродрома сообщили о воздушной катастрофе. Внутри у капеллана как будто все оборвалось. Дрожащей рукой он положил трубку на рычаг. Другая рука тоже дрожала. Несчастье было столь громадно, что не умещалось в сознании. Погибло двенадцать человек — как это чудовищно, страшно, невероятно! Ужас рос. Сколько раз капеллан безотчетно просил бога, чтобы смерть миновала Йоссариана, Нейтли, Заморыша Джо и остальных его друзей, а потом раскаивался и бранил себя: ведь молясь за благополучие своих друзей, он тем самым вымаливал смерть для других, совершенно неизвестных ему молодых людей. Сейчас молиться было слишком поздно, а ничего другого он делать не умел. Сердце тяжело стучало, стук его, казалось, доносился откуда-то извне. Он понял, что отныне, когда он сядет в кресло зубного врача, или взглянет на хирургические инструменты, или окажется свидетелем автомобильной катастрофы, или услышит крик в ночи, сердце его будет так же неистово биться о ребра и он будет ощущать такой же, как теперь, ужасный страх перед смертью. Он понял, что отныне, когда будет смотреть бокс, в голову ему обязательно полезет мысль о том, что однажды он упадет в обморок на тротуаре и проломит себе голову или что его ждет неминуемый разрыв сердца и кровоизлияние в мозг. Он не был уверен, суждено ли ему еще увидеть свою жену и малышей. "Да и стоит ли,- размышлял он, — вообще возвращаться к жене? — Капитан Блэк посеял в его душе сильные сомнения относительно женской верности и стойкости женского характера. И впрямь ведь, думал капеллан,существует множество других мужчин,которые с половой точки зрения больше бы устроили его жену. Теперь, когда он задумывался о смерти, он всегда думал о жене, а когда он думал о жене, всегда боялся потерять ее.