Энди закружилась в водовороте сладостных ощущений, проклиная его за то, что одно его прикосновение лишает ее воли, разума. Но ей хотелось чувствовать его тело. Она желала, она любила его. Он поглотил все ее существо. Она могла думать только о нем. Лайон. Лайон. Лайон.
Лайон отпустил ее так же внезапно, как до этого обнял, отбросил, как если бы в руках у него вдруг оказалось нечто омерзительное. Он дышал как человек, только что пробежавший кросс.
— А теперь иди к Лесу и поделись с ним подробностями нашей последней встречи. Я уверен, он с нетерпением ждет от тебя подробного отчета.
Мучительная боль вскипела в ней, прорвавшись на поверхность в виде ужасной ярости.
— Ты… — она задохнулась от гнева. — Ты лицемерный упертый идиот. Ты думаешь..
— Лайон! Лайон!
Они услышали панику в голосе Трэйси и выскочили на площадку. Экономка, запыхавшись, уже поднялась по лестнице.
— Лайон, доктор Бэйкер попросил тебя прийти к отцу, быстро. Он…
Глава 9
Ветер развевал ее волосы и мгновенно осушал ручьем катящиеся из глаз слезы. Она ехала по шоссе, опустив ветровое стекло. Сердце у Энди разрывалось от боли. Беспорядочными вспышками возвращались назад события последнего часа — растерянность, отчаяние. Картинка медленно проявлялась.
Они с Лайоном сбежали вниз по лестнице. Он зашел в отцовскую спальню, а Энди осталась с рыдающей Грэйси. Из комнаты вышел врач и на их немой вопрос только грустно покачал головой. Спустя примерно полчаса, оттуда же появился Лайон, он не плакал, но выглядел осунувшимся. На нее он не посмотрел. Он вообще, казалось, ничего не видит. К нему подошел доктор, они тихо о чем-то посовещались. Потом приехала «Скорая», и Энди с ужасом наблюдала, как безжизненное тело Майкла Рэтлифа укладывают на носилки. Лайон сел в свой «Эльдорадо» и отправился следом.
Она уехала, когда Грэйси немного пришла в себя и приступила к скорбным, но необходимым приготовлениям. Лайон не останется один, у него будет ее поддержка и утешение. Это хорошо, Энди приехала в мотель, когда небо уже подернулось фиолетовой дымкой заката. Съемочная группа, судя по всему, ушла в город ужинать. Она заселилась в снятый для нее номер, комната до боли напоминала ту, в которой она жила еще несколько дней назад. Энди закрыла дверь на ключ, сняла телефонную трубку и свернулась в калачик на кровати. Следующие восемь часов она провела в беспокойной дреме, то и дело просыпаясь.
«Генерал Рэтлиф, последний оставшийся в живых генерал Второй мировой войны, обладатель многочисленных наград за отвагу, жил в уединении на своем ранчо возле Кервила, штат Техас, со времен своей ранней отставки. Майкл Рэтлиф тихо умер у себя дома после продолжительной болезни. Закрытая церемония погребения состоится на ранчо завтра».
Энди смотрела на ведущего утренних новостей, бесстрастно зачитывающего текст. Она задавалась вопросом, когда Лайон официально объявил о смерти своего отца.
«Президент выразил свои соболезнования по поводу его кончины…»
Энди послушала, как президент США говорит о заслугах и медалях отставного генерала. Человек, о котором он рассказывал, был скорее схемой, картинкой из учебника, он ничем не походил на старого джентльмена, которого она знала. Только вчера она говорила с ним о его сыне, о том, как она любит его. Он взял ее руку и крепко сжал между своими хрупкими сухими ладонями, как бы благословив это чувство, их союз с Лайоном.
— Открывай!
Энди подпрыгнула, когда Лес вдруг забарабанил в дверь.
— Погоди… минутку.
Откладывать этот разговор не имело смысла. Она подхватила халат с изножья кровати и торопливо натянула на себя, мысленно представив, что это броня. Энди подошла к двери и открыла ее.
— Когда ты узнала? — без всяких отступлений выпалил Лес.
— Вчера вечером. Он умер, как раз когда я собиралась уезжать. — Она знала, что ложь на сей раз ей не поможет.
— И ты не посчитала нужным мне об этом сказать? — взревел он.
— Что в этом хорошего?
— Что хорошего? Какого черта, Энди? Хочется вправить тебе мозги.
Она проигнорировала его истерику. Подойдя к креслу, она уселась в него с ногами, положив подбородок на колени. Энди вспомнила, как генерал посмотрел на нее в последний раз. Он знал, что умирает. Это было его безмолвное «прощай».