Последнее, что увидела Му-му — желтое пятно солнца, пробивающееся сквозь толщу темной воды.
Привязанный к шее камень непреодолимо затягивал ее в мутный водоворот. Му-му выпустила пузыри и перед глазами у нее вспыхнул золотой свет запредельного…
Герасим сидел на завалинке и курил козью ножку. Раньше, когда он жил в городе с собакой, он не курил. Но после того, как утопил Му-му и вернулся в деревню, Герасим закурил табак.
Он с удовольствием затянулся, выпустил вперед желтый дым самосада и посмотрел на дорогу, по которой на телеге ехал мужик в картузе.
Важно перешла дорогу гусыня с гусятами.
На плетень взлетел желтый с черным петух и закукарекал. Но Герасим этого не услышал, потому что был глухонемой.
Пролетела по небу цапля. Герасим посмотрел на цаплю и тяжело вздохнул.
На колени к нему запрыгнула полосатая кошка. Герасим осторожно, но твердо сбросил кошку вниз. Он больше не хотел привязываться к животным.
Кошка обиделась и стукнула хвостом по земле.
Подъехал мужик на телеге, слез и подошел к Герасиму. Герасим его узнал. Это был Бориска хромой, барынин человек. На Бориске были надеты сапоги, синие штаны в черную полоску, красная рубаха в белый горох, зеленая жилетка и черный картуз с лакированным козырьком.
Из-за уха Бориски торчал цветок из перьев. На груди висел до блеска начищенный латунный театральный бинокль.
Герасим знал, что вещи на Бориске все чужие, что он просто одолжил их у дворовых, чтобы нарядным съездить в деревню и отодрать кого-нибудь из деревенских баб на сене.
Бориска вынул из кармана жестянку монпасье, поддел ногтем крышечку, вытащил красный леденец, посмотрел на просвет и закинул в рот.
— На, угощайся, — он протянул баночку Герасиму.
Герасим поплевал на козью ножку, засунул окурок за ухо, вытер пальцы о грудь и взял конфету.
— Барыня приказывали, чтоб ты возвращался, — прочитал Герасим по губам Бориски.
— М-м-м, — он отрицательно помотал головой.
— Это ты барыне мычи коровой, а мне сказали тебя взад привезть и амба! Полезай в телегу, черт глухонемой.
Герасим посмотрел на Бориску так, что Бориска попятился и чуть не выронил монпасье.
— Ты чё смотришь?! А вот я тебя кнутом! — он выхватил из-за пояса кнут и размахнулся.
Но рука Герасима взмыла над головой как птица и перехватила веревку.
Кнут намотался ему на запястье. Герасим дернул. Бориска полетел на землю. Герасим отшвырнул кнут в сторону, поставил Бориске босую мозолистую ногу на грудь и нажал.
Хромой закричал от боли и ужаса. Но Герасим не услышал его, потому что был глухонемой.
Бориска лежал на сеновале с Нюркой. Нюрка прикрыла наготу расписным платком и, открыв рот, слушала, как Бориска рассказывает про городскую жизнь.
Хромой почесал внизу живота:
— Едим мы обычно фрикасе и бланманже.
— Чегой-то фрикасе?! — Нюрка охнула.
— Из Франции в кастрюле привозят, — объяснил Бориска. — А еще пьём мы шампань пузыристую… Из бутылок с золотыми горлышками… Пьешь ее гадину, а она обратно лезет через нос… Я про тебя барыне расскажу, она тебя к себе возьмет и будешь тоже всё это жрать и пить…
— Неужто она тебя послушает?
— Она только меня и слушает. Я при ней первый советчик… любимый…
Поворачивайся задом, я тебе по-французски покажу…
— Ой!… Штой-то больно по-французски…
— Зато культурно… Как у маркизов…
Бориска застегнул штаны. За окном чердака стемнело. Высыпали яркие звезды и на небе засияла полная, отливающая зловещим багровым светом, луна.
Бориска перекрестился и поплевал три раза через плечо.
— Свят-свят, — забормотал он, что-то вспомнив. — Ой, не люблю я полнолунию. Она меня страшить пуще всего живого. Круглая луна призываить к себе всех мертвяков из-под земли.
Нюрка перестала заплетать косу и сказала испуганно:
— Чиво такую страсть к ночи говорите?..
— Так потому, что ночью это все и происходит… Днем при солнышке-то, они спокойно лежат в могилах и разлагаются на скелетов.
— Уй!..
— А вот ночью, как луна-то вылезет, — Бориска показал руками круг, — они, нечисти и поднимаются из своих гробов, и всех, кто им попался, душат, — он схватил себя руками за горло, высунул язык, вытаращил глаза и покраснел. — Х-рр! Х-рр! Хыр!
Нюрка закрыла лицо руками и зажмурилась:
— У-юй! Не пужайте меня! Уж очень я больно сильно ужаснулася!
Бориска замер на секунду, а потом закатил глаза, свалился плашмя спиной на сено и задрыгал ногами как эпилептик: