– Понимаю, – улыбнулся Катуш. – Традиции. Гордость. Да и стыдно, наверное, – Освальд хмыкнул. – То есть сейчас всё хорошо?
– Абсолютно всё, – подтвердил рыжий с довольной улыбкой.
– Хорррошо, тогда переходим к следующему пункту программы. Не докинешь нас до ангара, где дирижабль стоит?
– Скажи мне, что ты это несерьёзно, – взмолился капитан.
– Ещё как серьёзно, – ответил Катуш. – Так докинешь?
– А куда ж я денусь… Часа через три будем там.
Дипломатичный Карл, подозревая, что у Катуш найдётся, что обсудить со старым другом с глазу на глаз, предложил ребятам перебраться на палубу, что они и сделали, оставив драконов разговаривать в рубке. Предварительно каждому было выдано по связке баранок из корабельных запасов и по кружке клюквенного морса. Маха получила длинную полоску чего-то тёмного, похожего на старый кожаный ремень и тут же радостно вцепилась в него зубами («ремень» оказался куском вяленого мяса).
Жизнь была хороша. Беспорядочные метания превратились в некоторое подобие плана. А главное, у них завёлся, наконец, самый настоящий собственный взрослый. Пусть даже и дракон.
Солнце висело в зените. Кораблик шумно хлопал лопастями по водной глади, поднимая в воздух мириады брызг, в каждой из которых отражались и преломлялись солнечные лучи – над колесом висела, переливаясь всеми цветами, самая настоящая радуга.
Глава 15
Ангар, в котором стоял на приколе дирижабль (в памяти Ульрика откуда-то даже всплыло красивое название – эллинг), был не просто велик – огромен. Купол здания, больше всего похожего на гигантскую банку, уложенную горизонтально и до середины вкопанную в землю, нависал над людьми, как мачтовая сосна над муравьями.
– А что, там, внутри, прям настоящий дирижабль? Прямо целый и летает? – не удержался от вопроса Ульрик.
– Я очень надеюсь, что так оно и есть, – утвердительно наклонил голову Катуш. Но, судя по звукам, доносившимся изнутри, могло быть и совсем наоборот. Катуш подошёл к великанской двери, обитой жестяными листами, и постучал по ней тростью. Звук получился такой, как будто в дверь выстрелили из пушки. Трижды. Внутри что-то громыхнуло и затихло.
– Пррроваливай! – донеслось из-за двери. – Считаю до трёх… Ррраз!
– Акаи, послушай, это я, Катуш. И Освальд со мной.
– Пшли вон, я сказал! Два!
– Как поживает Эдда? – в ответ на этот вопрос чудовищный удар изнутри выгнул дверь пузырём. Через образовавшиеся между створками щели вырывались языки пламени.
Ни Катуш, ни Освальд не посчитали нужным отодвинуться ни на шаг, а вот Ульрик, Лёка, Маха и Карл, недовольно хмуривший обгоревшие брови, решили всё-таки отойти на безопасное расстояние. Из ангара раздался не то стон, не то рёв.
– Мы можем войти? – ответа не последовало. Катуш и Освальд, осторожно отогнув искорёженные створки, перешагнули порог и исчезли в дверном проёме. Звуки, доносившиеся теперь изнутри, были подозрительно похожи на чьи-то сдавленные рыдания. Ребята подождали, пока жестяные листы, оставшиеся на двери, остынут, и с опаской заглянули внутрь.
– Что-то мне кажется, что драконы в жизни мало чем отличаются от людей. Точно такие же, только ещё и нервные сверх всякой меры, – прошептал Ульрик на ухо Карлу.
– Ага, – отозвался Карл, – всё у них как-то немножко слишком.
Почти всё пространство исполинского ангара действительно занимал дирижабль. Он величаво парил в центре огромного зала – серебристое веретено, опутанное сетью из канатов. Внизу, в бахроме спускающихся сверху тросов, стояло одинокое, обитое дорогим зелёным бархатом кресло с высокими подлокотниками. В кресле, сгорбившись и подрагивая худыми плечами, сидел мужчина. Сухощавый, довольно высокий, меднокожий, с абсолютно седыми волосами и чёрными, как нарисованными, бровями. Мужчина плакал.
Ульрик, которому бабушка всегда твердила, что настоящие мужчины сильные и никогда не плачут (прилепляя лист подорожника к очередной разбитой коленке), смутился и отвёл глаза. Ему было невыносимо видеть, как плачет взрослый сильный мужчина. Ещё и дракон вдобавок.
– Неправа была твоя бабушка, – шёпотом отозвался Карл. – Когда больно, совсем не стыдно плакать. Это вовсе не про силу, не про бессилие и не про отчаяние, иногда человек плачет, чтобы не сломаться… Когда плачет слабый, он чаще всего ищет защиты, когда плачет сильный, он ищет понимания. Утешения. Это очень важно, не бояться плакать – со слезами уходит боль сердца. – Ульрик задумался. Это казалось странным и непривычным, но какая-то логика в рассуждениях Карла определённо была. – Нет, ну, бывают, конечно, и такие, которые просто плачут по любому поводу и без, но мы их в расчёт не берём. Эти просто плачем перекладывают на других то, чего не хотят делать или решать сами. Они жалкие.