Рядом охнул Шталекер.
— Таал и Рея, нет!
Ульрика посмотрела вниз и увидела, что Рахман и другие убитые копейщики дергаются и корчатся вместе с остальными. Живые уланы в ужасе отскочили.
Шталекер, стиснув кулаки, двинулся к Целии.
— Мерзкая сука! Оставь моих людей!..
Ульрика вцепилась в него и оттащила.
— Нет, — прошипела она. — Вы все испортите.
Шталекер отчаянно забился, вырываясь.
— Нет! Графья купили наши жизни, но не наши смерти! И они их не получат!
— Не получат, — согласилась Ульрика. — Прикончи их, пока они не поднялись. Быстро.
Лицо Шталекера исказилось, его затрясло.
— Но… но это же…
— Ты предпочитаешь другой вариант?
Шталекер с проклятьем освободился, выхватил саблю, бухнулся на колени рядом с Рахманом и отрубил другу голову. Слезы бежали по небритым щекам сержанта. Следуя его примеру, гусары принялись делать то же самое: полные скорби, они обезглавливали своих товарищей и снова укладывали их на землю, распрямляя мертвым руки и ноги.
Шталекер поднялся и, смахивая с застывшего лица слезы, встал рядом с Ульрикой, наблюдая, как другие трупы встают, покачиваясь, на ноги и бродят кругами, скрипя зубами и сталкиваясь друг с другом.
— Мы будем готовы, капитан, — ровно произнес он, переводя взгляд на Кодреску и Целию. — Мы будем готовы.
Мертвые храмовники и послушники, уже лишенные доспехов, поднимались на изувеченных, переломанных ногах, цепляясь за воздух разрубленными до костей руками. Престарелый жрец Зигмара вывалился из храма, врезавшись в женщин и детей, которых пытался уберечь. Они слепо накренились от толчка и побрели дальше, волоча за собой внутренности и пропитанное кровью нижнее белье. А стены некромантической энергии продолжали расти, захватывая город, и все больше и больше мертвых горожан, влекомых зовом Целии, стекались на площадь. Мясники с тесаками, камнетесы с кирками и зубилами, стражники с алебардами и мечами, жены и дети с кухонными ножами, дубинками и прочим никчемным оружием, которым они тщетно защищались, когда люди Шталекера убивали их.
— И все наши грехи вернутся, преследуя нас, — прошептал копейщик, глядя на приближавшуюся орду.
— Спокойней, парень, — отозвался Шталекер. — Наших мы, по крайней мере, спасли.
Пение Целии, казалось, длилось много часов, но вот наконец поток ходячих мертвецов обмелел и замедлился, став тонкой струйкой, и вымотанная некромантка уронила руки и опустила голову. Отупляющее напряжение заклятья рассеялось, и ночь посветлела. Шталекер и его люди облегченно вздохнули. Ульрика тоже встряхнулась, сбрасывая кипучую тягу к насилию, обуревавшую ее с момента, когда все началось.
Раб бросился к Целии, предлагая руку и шею. Она с радостью приняла и то и другое и тяжело повисла на нем, жадно насыщаясь, но едва некромантка отвлеклась, ее новых подопечных стало заносить, и они потянулись к живым, глядя широко раскрытыми мертвыми глазами.
Шталекер выругался и попятился от шаркающей толпы, движущейся к нему.
— Сперва она поднимает наших мертвых, потом пытается убить наших живых! Отзови своих псов, трупная ведьма!
Но Целия, слишком поглощенная едой, не слышала.
— Забирайте доспехи и уходите, — сказала Ульрика. — Я поговорю с ней.
— А заодно перережьте ей горло, — предложил Шталекер.
— Если бы я могла…
Ульрика направилась к Целии и тут заметила, что нескольких зомби привлекла клетка, в которой сидела девочка с клеймом вампира. Один высокий мертвяк дотянулся до прутьев и тряс решетку, а жертва дрожала внутри, глядя перепуганными глазами на разлившееся вокруг море нежити.
Ульрике вдруг стало тошно. Никакой надежды у девочки не осталось. Единственная невинная здесь, она страдала сильнее всех остальных. И страдания ее не кончатся, когда зомби сорвут с ветвей клетку и выковыряют оттуда пленницу. В лучшем случае они съедят ее живьем. В худшем — подчинятся правилам Кодреску и просто убьют, чтобы сеньора Целия подняла новенькую, сделав ее одной из них. И даже если она сбежит — надежды нет.
С клеймом на лбу, с грузом увиденного сегодня ночью в сознании, она или сгорит на колу, или праведные граждане Империи запрут ее в сумасшедшем доме. Это не жизнь, совсем не жизнь.
Ульрика резко развернулась и принялась расталкивать зомби.
— Прочь! — рявкала она, колотя трупы украденным мечом храмовника — плашмя. Они стонали и отшатывались, но отступили только до края выжженной травы — и застыли там, отвесив челюсти и глядя на раскачивавшуюся клетку, как на медальон гипнотизера.