Ульрику пробрал озноб. Он видит все совершенно в ином свете!
— Господин, к тому моменту, как я узнала об их планах, возвращаться было слишком поздно. Их огромная армия уже бы шла сражаться с вами. Такая битва сильно сократила бы число ваших бойцов, вне зависимости от исхода. Я подумала, что боя лучше избежать совсем.
Уголок рта фон Мессингхофа дернулся, ехидно приподнявшись.
— А то, что при этом вы сами стали самым могущественным генералом — это всего лишь случайный побочный эффект плана. Понятно.
— Господин, уверяю вас…
Фон Мессингхоф вскинул ладонь.
— Не возражайте. Я вам аплодирую. Вот в вас и проявилась наконец кровь фон Карштайнов. Ладно, запомню, что надо прикрывать спину.
Ульрика открыла рот, чтобы заверить графа в своей преданности, но прежде, чем она заговорила, он поклонился ей.
— Отличная работа, обер-капитан. И спасибо за возвращение моих войск. Они нам понадобятся.
— Обер-капитан! — рявкнул Рукке. — Вы продвигаете ее? Через мою голову?
Блютегель положил руку на его плечо, но Рукке дернулся, вывернувшись.
— Ее следует казнить! — выкрикнул Эмманус. — Хозяин узнает об этом!
— Я в этом уверен, — вздохнул фон Мессингхоф, поманил Ульрику, предлагая ей спешиться, и направился к красной поляне. — Идемте. Нам нужно многое обсудить.
Глаза Ульрики расширились. Обер-капитан? Это больше, чем она ожидала. Спрыгнув с Ясим, она зашагала за графом — с расправленными плечами и гордо поднятой головой.
— Не доверяйте сеньоре Целии, — предупредила Ульрика.
Она стояла у одного края стола, на котором лежала карта, а фон Мессингхоф и Эмманус — у другого. Блютегель, как всегда, маячил на заднем плане. Рукке не пригласили присоединиться к ним.
— Она склонилась передо мной только потому, что альтернативой была смерть. Она не питает любви ни ко мне, ни к вам.
— Мне это прекрасно известно, — ответил фон Мессингхоф. — Она была любовницей Кодреску много веков, но Целия достаточно разумна, чтобы понимать, что ради ее будущего я должен преуспеть здесь. Она не нанесет удар, пока не умрет Карл-Франц и Империя не станет нашей. А потом… — Он мрачно улыбнулся. — Ладно, я буду смотреть в оба. Сейчас же…
Он опустил взгляд на карту и указал на белого рыцаря, по-прежнему стоявшего на дороге в Нульн.
— Вы вернулись как раз вовремя, обер-капитан. Завтра ночью Карл-Франц будет гостем барона Амбосштейна, а следующей отправится в поместье сеньора фон Аршеля, и мы будем его поджидать.
Ульрика возбужденно ухмыльнулась.
— Значит, мы все-таки выйдем из тени и поднимем знамя Сильвании? Они наконец узнают, кто мы?
Эмманус иронически фыркнул.
— Ничуть не умнее дураков, которых убила.
Фон Мессингхоф улыбнулся.
— Я восхищен вашей храбростью, но действовать мы все-таки будем тоньше. В смерти Карла-Франца обвинят ламий.
— Но есть ли лучший способ заставить людей бояться вас, чем объявить, что именно вы уничтожили величайшего правителя Старого Света?
— Со временем они узнают, — пообещал генерал. — Но пока слишком рано. Страна, столкнувшаяся со внешней угрозой, объединяется перед лицом общего врага. Страна, чувствующая угрозу изнутри, раскалывается, подозревая соседей. — Он развернул карту поменьше, изображавшую всю Империю, и палец его пополз по ней от провинции к провинции. — Император умрет в Виссенланде, убитый вампирами-ламиями. Я уже пустил слух, что графиня Эммануэль — ламия. Это настроит Виссенланд и Рейкланд друг против друга. Мидденланд и Талабекланд увидят возможность захватить власть, пока их южные соседи дерутся, — и двинутся друг на друга, чтобы не дать сопернику отобрать приз. Четыре самые сильные провинции увязнут в кровавой войне на четыре фронта, остальным же останется выбирать, на чью сторону они встанут, или не высовываться за свои границы, дожидаясь, когда все закончится.
Он ткнул пальцем в Сильванию.
— Тогда и только тогда граф фон Карштайн вырвется и сокрушит все на своем пути.
— Победа гарантирована, — добавил Эмманус.
Ульрика улыбнулась при мысли, что мир людей впадет в безумие саморазрушения. Именно этого они и заслуживают. Она представила, как въезжает в Нульн во главе войска — и ставит и город, и ламий на колени. Она найдет Фамке и заберет ее из душных покоев сестринства, чтобы показать ей новую империю, империю, безопасную для таких, как они, потому что всей ею, от моря до гор, станет править аристократия ночи.
Полог палатки откинулся, вырывая Ульрику из грез, и вошла мрачная Отилия. Присутствие Ульрики она отметила, дернув щекой, после чего присела в реверансе перед фон Мессингхофом и Эмманусом.