Ульрика закатила глаза.
— Почему просто не позволить мне прыгнуть, избавив себя от проблем с судом?
— В Серебряном пике предатели не умирают, — холодно сообщила Габриелла. — Я знаю того, кто был насажен на раскаленный вертел еще до рождения Зигмара.
— И вы хотите, чтобы я вернулась для этого?
— Если вы пойдете добровольно, я выступлю в вашу защиту, и убийство фон Мессингхофа поставят вам в заслугу. Наказание назначат минимальное, и вы…
— Нет. — Ульрика снова закрыла глаза. — Секунду назад я больше всего на свете хотела вернуться, но — вы же не предлагаете мне вариантов? Я не могу выбрать даже свою смерть?
— Какой правитель требует меньшего? Разве может крестьянин отказаться, если сеньор призывает его на войну? Разве сеньор способен отклонить требование сюзерена послужить ему? Ваше упорство ставит меня в тупик. Вы лидер по рождению и солдат по склонности. Послушание должно быть у вас в крови.
— Послушание у меня в крови! — Ульрика вырвала руку из тисков пальцев графини и отступила. — В моей крови! В крови моего отца! В крови моей страны! Им я верна! Им я повинуюсь! Я многим обязана вам, графиня, но вы — не моей крови. Ламия — не моя страна. Неферата — не моя королева. Я — ее подданная по несчастной случайности. Почему же я должна ей повиноваться?
— Неферата стала вашей королевой, а вы — ее слугой в тот момент, когда вы восстали из мертвых.
— Как будто я этого хотела! Кригер обратил меня против воли. Вы взяли меня к себе без моего согласия. Тогда у меня не было выбора, но сейчас — есть. Если вы и ваша королева хотите, чтобы я вам служила, — то попросите и примите мое решение, каким бы оно ни было!
— Это не наш путь. — Габриелла шагнула за ней. — Неважно, как вы пришли в нежизнь, неважно, кому хранили верность до смерти, вы — ее и делаете то, что она пожелает.
Ульрика попятилась. Несмотря на сдержанный тон, графиня показала клыки.
— Ну что, — продолжила Габриелла, — вы идете сами или мне вас тащить?
Ульрика, зарычав, выхватила меч. Она могла бы проскользнуть мимо Габриеллы и прыгнуть в реку, но сейчас слишком злилась, чтобы думать о самоубийстве. То, чего требовала от нее графиня, не было преданностью лорда своему королю. Она хотела покорности, покорности волчицы вожаку стаи. Хотела, чтобы Ульрика опрокинулась и подставила шею.
— Ну, возьмите меня, если сможете, — прошипела она, принимая боевую стойку.
Графиня молниеносно разминулась с клинком Ульрики и изо всех сил ударила ее в солнечное сплетение. Девушка сложилась пополам, задыхаясь от боли и потрясения. Меч выпал из онемевших пальцев. Она никогда раньше не ведала истинной силы Габриеллы. Ужасающей силы.
— Дурочка. А что, по-вашему, могло произойти?
Графиня перебросила Ульрику через плечо и двинулась к нойштадскому концу моста — спокойно и легко, точно несла ребенка. В то же время ее левая рука гипнотически двигалась, и она бормотала под нос странные слова.
Сквозь едкий туман боли Ульрика почувствовала, как ее охватывает апатия. Руки обмякли, веки отяжелели. Габриелла не тратила времени на бессмысленную жестокость. Она погружала пленницу в транс — и несла ее к месту заключения.
Ульрика пыталась бороться с мягкой паутиной сна. Голова и торс ее, свисавшие со спины Габриеллы, с каждой секундой становились все тяжелее. Руки болтались у ног графини. Сперва она слабо цеплялась за них, но потом увидела способ получше: подобрала пышные юбки Габриеллы и туго их натянула.
Габриелла упала лицом вперед, стреноженная собственной одеждой, выпустила Ульрику, а шепот оборвался проклятьем. Ульрика сильно ударилась о брусчатку, зато сонливость разом слетела с нее. Она перекатилась, вскарабкалась на Габриеллу, выпустила когти и потянулась к горлу графини.
Габриелла стиснула ее запястья, глубоко запустив когти в плоть. Ульрика вскрикнула, отдернула руки. Габриелла располосовала их до самых костей.
Ульрика отползла, дрожа и истекая кровью, а Габриелла одним рывком избавилась от юбок и кринолинов, после чего — одна нога босая, другая в изящной туфельке — присела на корточки в позе борца.
— Я как-то говорила вам, что за свои тысячи лет много кем побывала, — сказала она. — Так вот, в том числе и борцом на арене.
Она замолчала и бросилась на Ульрику, как раз когда та поднялась на колени, повалила — и завертелся безумный клубок. Не было ни атак, ни контратак, ни системы, ни тактики. Только дикая, звериная свирепость. Ульрика не успевала следить за руками Габриеллы. Они расплывались, как порхающие колибри, и били, точно кинжалы, оставляя глубокие борозды на руках, ногах и спине. Зубы графини вырывали куски мяса из плеч и шеи Ульрики. Лицо Габриеллы при этом оставалось таким же спокойным, как во время беседы.