– Бесполезно, – отвечал ему Сантел. – Один час гиперпространственных покрывает большее расстояние, чем ракеты – за двести лет, даже если топливо…
– Плевать на топливо! Горите вы вместе с вашим топливом!
Двое молчали. Их взоры следовали за Лаудером, который усаживался в кресло пилота, возился с инжекторами, включал зажигание. Корабль ревел и трясся.
– Видите? – Он выскочил из кресла, стараясь перекричать шум, и сплясал небольшой танец триумфа. – Видели?
– Видишь? – крикнул Сантел еще громче. Он указал на шкалы измерителей. Их стрелки трепетали в полном согласии с вибрацией корабля, но больше ничего не происходило. Ни толчка вперед. Ни завывания скорости. Ни тяжести ускорения. Реагировал только термометр. Он проворно карабкался вверх. Тепло хлестало от кормы, почти никакой излучения вовне не было.
– Вырубай, Лаудер! – скомандовал Вандервеен, заметив, что показания термометра уже перебираются за красную линию. – Вырубай – или мы поджаримся заживо.
– Поджаримся! – взвыл Лаудер, не обращая внимания на термометр и продолжая свою безумную пляску у панели управления. – Кому какое дело? Ведь мы возвращаемся. Домой. Туда, где деревья и цветы. Где Винифред смеется, счастливая навсегда.
Ракетные двигатели ревели. Жар нарастал. Пот струился по его щекам, незамеченный в этом буйстве и торжестве.
– Моя Винифред. Мой дом. Мы – на пути.
– Пространственная эйфория, – хмуро прокомментировал Сантел.
– Лаудер, я же сказал – вырубай!
– Назад – к солнцам, лунам, морям, облакам! Назад к людям, к миллионам людей. Скажите спасибо мне. Бутылка откупорена, скажите спасибо.
– Вырубай! – Вандервеен двинулся к нему: волосы на голове слиплись, с бороды струился пот. До критической отметки оставалась всего треть пути ртутного столбика.
– Никогда! Никогда! Мы возвращаемся, я же сказал. Нравится вам это или нет. – Лаудер смотрел на приближающегося капитана, и его взгляд приобретал осмысленность и даже остроту. – Ни с места! Ракеты дадут газа без твоего приказа. Ни с места! – Распахнув бардачок пилота, он хватил рукой на ощупь, извлекая нечто увесистое и отливающее голубым металлом…
Тонкий огненный луч вырвался из запястья Вандервеена.
Лаудер замер у выдвижного ящика, опершись рукой. Он смотрел на Вандервеена, лицо его было мокрым от пота, взгляд – туманным. Ракетные двигатели сотрясались и громыхали. Он медленно сполз на колени, выпустил свою последнюю опору – выдвижной ящик, рассыпая его содержимое. Быстро переступив через него, Сантел выключил тягу основных двигателей.
В глубокой тишине Лаудер оправдывающимся тоном произнес:
– Я просто очень хотел домой… Винифред! Ты понимаешь? – Голос у него был, точно у ребенка. Он машинально встряхнул головой, рухнул и замер – дыхание его осеклось.
– Последний рейс, – Сантел застыл над его телом. – Это был его последний рейс.
Вандервеен вытер лоб.
– Я хотел только по касательной – для острастки. Неудачный выстрел.
– Это судьба.
– Неудачный выстрел, – упрямо повторил Вандервеен. – Не было времени ни сообразить, ни прицелиться. Он отвернулся с тоской. – Страдания выпали на его долю, наказание – на мою. На самом деле я сразил этим выстрелом сразу двоих.
Сантел посмотрел ему вслед – удалявшемуся, едва передвигая ноги.
Человек – никогда не остров.
Пять недель. Восемьсот сорок земных часов. Двадцать межгалактических временных блоков. Зоны лет в бериллиево-стальной бутыли. И по-прежнему непроницаемая внешняя тьма, плотная и насыщенная, самодовлеющая тьма, никогда не знавшая света жизни.
Слоняясь по кораблю, Сантел заглянул в капитанскую рубку, упал в кресло штурмана. Он был худ, бледен и вообще имел вид человека, которого давно не оставляют проблемы.
– С питанием все в порядке. Хватит на год. Но на что оно без годичного резерва кислорода?
Занятый какой-то писаниной за своим столом, Вандервеен не откликнулся.
– Если бы мы разжились хоть полуакром кислородного какти с Сириуса, какие есть на всех крупных кораблях, мы запросто протянули бы целый год. Да и ухаживать за растениями было бы полезно, это могло бы как-то скрасить времяпрепровождение, – последнее слово он выговорил ленивым тоном человека, привыкшего скучать, не оставляя при этом долгих и тягостных раздумий. – Можно было бы сосредоточиться на проблеме воды.
Скрип-скрип, продолжал Вандервеен.
– Воды нам, по всем подсчетам, еще на три с лихвой недели, если мы и дальше будем сокращать потребности в том же темпе.
Никакого ответа.
– После чего – туши свет! – Он с досадой уставился в широкую спину капитана. – Тебе это неинтересно?
Вандервеен со вздохом отложил перо и повернулся на винтовом кресле. – Так и будем делить – до самого конца.
– Понятное дело, – кивнул Сантел.
– Не такое уж понятное, как кажется. – Взгляд собеседника предстал Сантелу острым и проницательным, как только встретился с его глазами. – Ты смошенничал. Ты пытался обмануть меня. Последние десять дней ты брал меньше, чем рассчитано по твоей честной дележке. Но я вычислил тебя. – Помолчав немного, капитан добавил: – Я тоже уменьшил свою долю. Так что теперь мы квиты.
Покраснев, Сантел отвечал:
– И зря.
– Это почему?
– Ты же в два раза крупнее. Тебе нужно больше.
– Чего больше – жизни? – Вандервеен ожидал ответа, который так и не прозвучал. – Я старше тебя. У меня жизни и так было больше.
Не имея аргументов, Сантел с готовностью сменил тему разговора.
– Все пишешь и пишешь – как ни зайдешь, все только пишешь. Решил стать писателем?
– Веду бортовой журнал. Отчет обо всех деталях.
– Да его не будут читать миллион лет, если не больше. Мы попали в мертвую петлю. Мы по сути покойники, которые еще хорохорятся и не хотят ложиться – но за этим дело не станет. Так что вести бортовой журнал в данной ситуации – дело бессмысленное, не так ли?
– Это мой долг.
– Долг? – Сантел пренебрежительно усмехнулся. – Лаудер тоже думал о долге?
– В некотором смысле – да. – Капитан смутился на мгновение. – У него было благородное, всепоглощающее, естественное и вполне невинное стремление: женщина и дом на Земле. Он долгие годы отдавал им свои силы, был лишен желаемого и, наконец, почти достиг своей цели. В кризисном состоянии он предался мечтам и поступился долгом, но так как мы чужды его внутреннему миру, то и сочли его слегка помешанным. – Вандервеен поднял журнал. – Поэтому я пишу, что он погиб при исполнении долга. Это все, что я могу для него сделать.
– Это все – пустая трата времени, – отмахнулся Сантел.
– Вот уже пятую неделю ты набираешь комбинации векторов на гиперпространственых. Это разве не трата времени?
– Какая-то комбинация может сработать. И потом, лучше жить в надежде, чем погибать в отчаянии.
– Совершенно верно! – Вандервеен вновь развернулся спиной к нему и завел пером свое бесконечное скрип-скрип. – Поэтому я, как командир корабля, исполняю свой последний долг. И хотя шанс на то, что это пригодится, невелик, полный и развернутый отчет о произошедших событиях может когда-нибудь сослужить службу. Даже если сможет спасти шкуру хоть какому-нибудь невежественному дикарю, и то уже не пропадет даром.