– Боже мой, – сказала она по-французски, – прямо опьянеть можно!
– Почему бы нет? – спросил связной Шакала. – Здесь самое место для этого. Я сам смотрю на все – и глазам своим не верю.
– Ты все еще не хочешь сказать мне, почему монсеньер послал тебя – нас – сюда?
– Я говорил тебе: я – всего лишь связной.
– А я тебе не верю.
– Поверь. Для него это важно, а для нас не имеет никакого значения. Радуйся жизни, дорогая.
– Ты всегда называешь меня так, когда не хочешь объяснить все по-человечески.
– Ты должна была на своем опыте научиться не спрашивать ни о чем, разве не так?
– Нет, не так, милый. Я умираю...
– Не желаю больше этого слышать!
– Тем не менее это правда, и ты не можешь скрыть ее от меня. Я не беспокоюсь о себе – видишь ли, боль пройдет, – но я боюсь за тебя. Ты всегда был лучше тех, кто тебя окружал, Мишель, – о, прости, ты Жан-Пьер. Я не должна забывать об этом... И все же я не могу не беспокоиться: это место, эти великолепные апартаменты, это внимание... Мне кажется, ты заплатишь за это ужасную цену, дорогой.
– Почему ты говоришь об этом?
– Слишком все это величественно – что-то здесь не так.
– Ты слишком много думаешь об этом.
– Нет, это ты слишком легко обманываешься. Мой брат Клод всегда говорил, что ты слишком много принимаешь от монсеньера. В один прекрасный момент тебе выставят счет.
– Твой брат Клод – раскисший старик, у которого голова вместо мозгов набита перьями. Именно поэтому монсеньер дает ему самые незначительные поручения. Его посылают за какой-нибудь бумагой на Монпарнас, а он вдруг, сам не зная почему, оказывается в Марселе. – На вилле зазвенел телефон, прервав монолог человека Шакала. Услышав звонок, он сказал: – Наш новый друг ответит.
– Странная она, – заметила пожилая дама. – Я ей не доверяю.
– Она работает на монсеньера.
– Правда?
– У меня не было времени сказать тебе. Она передаст его инструкции.
В дверях появилась сиделка в белом халате, светлые волосы которой были стянуты в пучок.
– Мсье, это – Париж, – сказала она низким ровным голосом, только огромными серыми глазами показав важность сообщения.
– Благодарю вас. – Курьер Шакала вошел в апартаменты и направился вслед за сиделкой к телефону. Она подняла трубку и протянула ее старику.
– Говорит Жан-Пьер Фонтен.
– Благослови тебя Бог, сын Божий, – произнес голос в нескольких тысячах миль от него. – Все в порядке?
– Не описать никакими словами, – ответил старик. – Все так... великолепно. Мы этого не заслуживаем.
– Ты отслужишь.
– Чем только смогу.
– Ты отслужишь мне, строго выполняя инструкции, которые тебе передаст эта женщина. Ты должен их выполнить буквально, не допуская никаких отклонений, понятно?
– Конечно.
– Благослови тебя Бог. – Послышался щелчок.
Фонтен повернулся, чтобы обратиться с вопросом к сиделке, но ее уже не было рядом с ним. Она тем временем открыла ящик стола, находившегося у стены. Фонтен подошел к ней, не сводя глаз с содержимого ящика. В нем лежали хирургические перчатки, пистолет с глушителем и опасная бритва.
– Вот ваши инструменты, – сказала женщина, протягивая ключ и буравя старика взглядом серых невыразительных глаз, – а мишени – в последней вилле в этом ряду. Вы ознакомитесь с местностью, совершая длительные прогулки – старики любят гулять в оздоровительных целях, – а потом убьете их. Вы должны сделать это в перчатках, целиться нужно в голову. Обязательно в голову. После этого вы должны перерезать им горло...
– Матерь Божья, и детям?
– Таков приказ.
– Это варварство!
– Вы хотите, чтобы я передала это заявление кому следует?
Фонтен оглянулся на балконную дверь, на свою жену в инвалидном кресле.
– Нет, разумеется, нет.
– Я так и думала... И последнее: кровью убитых вы должны вывести на стене следующую надпись: «Джейсон Борн – брат Шакала».
– О Боже мой... Меня, разумеется, поймают.
– Все зависит от вас. Сообщите мне о времени казни, и я поклянусь, что великий воин Франции все время находился на вилле.
– Время?.. А в какое время? Когда необходимо сделать это?
– В течение ближайших тридцати шести часов.
– А что потом?
– Вы можете оставаться здесь до тех пор, пока не умрет ваша жена.