Молодой следак набирался опыта, был замечен и через три года переведен в городскую прокуратуру. А еще через два — приглашен на работу в КГБ СССР. Все это было как будто вчера… Все это было в другом городе и даже в другой стране. Все тогда выглядело твердым и незабываемым. Сотрудники КГБ, организации мощной и информированной, способной решать и решавшей сложнейшие вопросы внутри страны и за ее пределами, видели, разумеется, скрытые язвы и пороки системы. Они могли пресекать деятельность чужих разведок и собственных взяточников, могли своевременно выявлять потенциальных предателей и прогнозировать действия противников.
Но… до определенного уровня. Настоящее предательство зрело так высоко, что ГБ просто не имела возможности хоть как-то повлиять на действия прорабов перестройки. Неважно. Именно им все и поставят в вину. От сталинских репрессий до развала СССР и всей социалистической системы в целом. И когда однажды в застольном разговоре друг и одноклассник Любушкина Сашка Стариков зло бросит фразу что вы, мол, Комитет ГОСУДАРСТВЕННОЙ безопасности, эту самую безопасность государства не обеспечили, Любушкин ничего не ответит. Слышать это несправедливое обвинение было обидно. Оправдываться — глупо. А Стариков поднял рюмку с водкой и, весело поблескивая очками, продолжил:
— Ладно, у тебя сегодня день варенья. Давай-ка плюнем на все это… Ну, за здоровье!
Ах, как, Саня, ты хорошо сформулировал: давай плюнем на это… за здоровье.
И плевали. На Комитет, на страну, на историю. Плевали в пьяных разговорах, на митингах, съездах, со страниц кино, газет, экранов ТВ. Вчерашние парторги, секретари, кандидаты в члены Политбюро рассказывали, как они боролись с проклятой Системой, а чекисты выкручивали им руки. С трибун лаяли Собачкины. Им подвывали шакалы еще более мелких пород…
Любушкин смотрел сквозь сетку дождя на огромный город, в котором жили его родители, жена и сын. Его друзья. И еще несколько миллионов человек, которых он не знал лично. Но за каждого из которых он отвечал. Всю жизнь он работал на обеспечение безопасности этих людей. Он пресекал ввоз в страну оружия и наркотиков, он предотвращал вывоз рукописей и цветных металлов, секретных технологий и икон. За эту невидимую работу редко говорили спасибо. А вот палачами и дармоедами называли часто… В 93-м, когда началась большая чистка внутри КГБ, которую незатейливо обозвали аттестацией сотрудников, Любушкину в приватной беседе предложили пост начальника СБ солидного банка. Оклад превышал его зарплату более чем в двадцать раз…
23:55. Часы мерно отстукивали секунды. В пятимиллионном мегаполисе всего около восьмидесяти человек знали о грозящем теракте. Еще около сотни предполагали, но не имели достаточной информации. А еще тысячи людей, так или иначе задействованных в оперативно-розыскных мероприятиях, использовались втемную. Невидимое движение стрелок китайского будильника с прикрепленными к ним проводами руководило действиями большого количества самых разных специалистов. Одноногий инвалид Семен Фридман стремительно приближался к своему звездному часу.
Полковник ФСБ Любушкин стоял у окна и напряженно ожидал полуночи. Часы показывали 23:58. Опохмелившийся петух на баковом орудии Черной Галеры расправлял крылья. Он готовился запеть.
— Этот чемоданчик может представлять немалый интерес, — сказал Штирлиц. — Попробуйте его отыскать. Пусть Лариса продолжит наблюдение. А ты, Петрович, возвращайся. Я подошлю Краба и Попова в помощь.
— Может быть, отложим до утра? — спросил разведчик. — Там немалая территория… захламленная. Чемодан наверняка спрятан. В темноте обнаружить его будет трудно.
— Нет, Петрович, нужно начинать сейчас. Я гарантирую дополнительную премию. Действуй. Через час я сам подъеду.
Шалимов положил трубку. День сегодня дурной какой-то… События развивались стремительно и непредсказуемо. Странные маневры Дуче, спрятанный чемоданчик, появление большого количества новых действующих лиц… Чемоданчик интересовал Шалимова больше всего. Он не исключал, что в нем могли находиться деньги, предназначенные для выплаты долга… Там, впрочем, могло находиться все, что угодно… Но не зря же Дуче затеял спрятать чемодан в предназначенном под капремонт доме. И ликвидировал при этом одного из подельников.
Штирлиц-Шалимов связался с Сашкой-Крабом и предложил ему вместе с Поповым выехать в адрес, на помощь Петровичу. И стал собираться сам. Менеджер по работе с персоналом понимал, что поиск относительно небольшого предмета в пустующем доме и дворе, заваленном строительным хламом, задача отнюдь не простая. Да еще в темноте. Делать ее, тем не менее, нужно.
В голове стоял звон… Птица приходил в себя медленно. Он не мог понять, где находится и как здесь оказался. В темноте где-то совсем рядом тикал будильник. Шуршал дождь на улице. Птица попытался подняться — сразу навалилась чудовищная боль в затылке, вспыхнули яркие пятна перед глазами. Он со стоном рухнул обратно, на груду мелкого строительного мусора. В лицо больно впились какие-то камешки… Было холодно, хотелось пить.
Он полежал еще какое-то время и снова начал подниматься. Он делал это медленно, осторожно. Обмануть боль не удалось. Она вспрыгнула на затылок дикой кошкой, запустила когти прямо в мозг. Леха стоял на четвереньках и жмурился, но цветные пятна все плыли, плыли перед глазами, раскачивались, как воздушные шарики в руках ребенка. Он стиснул зубы и встал. Захрустело битое стекло под ногами, его повело в сторону, как пьяного, он сделал несколько шагов и налетел на стену. Сел, прислонился к стене затылком и вскрикнул…
Хотелось пить, хотелось курить. Хотелось понять — где он? И как сюда попал? Леха начал искать сигарету, но в карманах было пусто… Где-то совсем рядом равномерно отбивал время будильник. Если не шевелить головой… то ничего. А сколько времени? Часы были на руке, но рассмотреть без света ничего нельзя. Из черных проемов основательно тянуло холодом, и он догадался, что это окна… С улицы проникал слабый свет. Оконные проемы без стекла… даже без рам. Похоже на заброшенную казарму… Болит голова… Похоже, ему дали чем-то тяжелым по затылку. А, дошло… ограбили. Через минуту он понял, что это не так — и бумажник и документы были на месте. Не из-за сигарет же с зажигалкой его вырубили.
Потихоньку перестали плавать круги перед глазами. Он встал. Медленно, держась за стенку, но все-таки встал. Надо отсюда выбираться… Осторожно ощупывая ногой пол, Леха медленно двинулся вдоль стены. Однажды ему послышался человеческий голос, но разобрать слов и определить направление он не смог. Минуты через три, или через час, он выбрался на улицу. Моросил дождь. Капли падали на разбитое, окровавленное лицо, принося облегчение… Метрах в двадцати, за грудами мусора, битого кирпича, досок, виднелась арка. В свете уличного фонаря она выделялась светлым проемом… Где же все-таки я? Дурдом… Он побрел к арке. Упал по дороге. Снова накатила боль. Ладно-ладно, я осторожно. Наконец вышел на улицу. В свете фонаря посмотрел на часы. «Командирские» показывали без двух двенадцать. Полночь, значит… дела!
Пробираясь по мусору под аркой, Леха не заметил прижавшегося к стене человека. Человеком был Петрович — один из разведчиков господина Шалимова. Он проводил Птицу внимательным взглядом. Значит, не добили, решил Петрович. Впрочем, грязный и окровавленный человек двигался нетвердым шагом и вполне мог оказаться обычным синяком или бомжом… Как бы там ни было, но чемоданчика он не выносил. А Штирлиц направил Петровича именно на поиски чемоданчика Дуче.
В 23:59 посланец Штирлица проник во двор старого заброшенного дома, откуда только что вышел Птица.
Семен Ефимович Фридман бросил взгляд на часы. Ровно через минуту прозвучит первый аккорд великой тротиловой сонаты. Или фуги… или чего там еще? Неважно… «Ваши условия приняты», — сказала Баконина. Терминатору казалось, что он видит медленное сближение часовых стрелок и движение маленьких пластмассовых шестеренок в корпусе китайской разовой поделки… Он прикрыл веки.
…Втроем они быстро пересекли захламленный двор: Птица, за ним Дуче, за ним Прапор. Прапор, придурок, так и нес в руках бутылку водки. Они вошли в дом. Скрипел под ногами строительный хлам… В доме Семен включил фонарик. Узкий луч света выхватывал доски, битый кирпич, рваный кирзовый сапог…