— По крайней мере, пока что обошлось без инцидентов, — заметил Виктор. — Вот только вопрос… думают ли немцы серьезно о капитуляции? Или, может, они просто будут тянуть, чтобы выиграть время?
— Я глубоко убежден, что ультиматум должен заинтересовать немцев, — твердо заметил майор. — В противном случае они вообще не стали бы нас принимать или распрощались бы с нами сразу же после того, как прочитали наш документ. Однако из вопросов, которые они нам задали, явствует, что они не намерены бесспорно принимать все наши условия. Однако сам факт, что полковник Фуке тщательно обсуждал с нами отдельные детали и советовался с генералом Штеммерманом, свидетельствует, что он понимает всю тяжесть положения, в котором находятся оба армейских корпуса, и что он, так сказать, созрел для того, чтобы согласиться на условия нашего ультиматума.
— Я готов этому поверить, товарищ майор, — заметил Виктор, немного помолчав. — Охотно поверю, что командование войск, попавших в котел, способно найти в себе достаточно мужества, чтобы прекратить боевые действия вопреки всем приказам Гитлера. — Тут он глубоко вздохнул. — Это было бы самой лучшей оценкой всей нашей работы.
Редкий лесок, росший по обеим сторонам дороги, перешел в густой темный лес.
— А мы правильно едем? — спросил майор, посмотрев в окошко. — Не взять ли нам немного правее?
— Едем правильно, — ответил водитель, хотя в голосе его не чувствовалось твердой уверенности.
— Перед нами должны находиться огневые позиции нашей артиллерии.
Виктор стал внимательно прислушиваться к пушечной канонаде, доносившейся откуда-то слева. Но потом вдруг разрывы стали слышны и сзади них, а это означало, что майор Кипиани не ошибался: они взяли слишком влево.
— Товарищ майор! Товарищ майор! — Толик прямо-таки подскочил на сиденье и показал рукой на лес.
Кипиани приказал шоферу остановить машину, а затем спросил:
— Что такое?
— Вон там должна быть дорога! Послушайте!
Все прислушались и явственно услышали гул целой колонны, которая, видимо, двигалась по дороге.
— Поехали дальше! — приказал майор. — На следующей просеке свернем направо!
Машина покатила дальше. Через несколько минут водитель вырулил на лесную дорогу, и они поехали по ней, не снижая скорости, хотя колеса подпрыгивали на корнях деревьев и колдобинах. Виктора бросало из стороны в сторону: то на майора, то на дверцу.
Неожиданно где-то совсем близко справа послышалась очередь немецкого автомата. Шофер так резко нажал на тормоз, что всех сидевших в машине подбросило на сиденье. Вскрикнув, Кипиани повалился на Виктора, который с ужасом увидел, что водитель ранен — по спине у него медленно рассекалось кровавое пятно, Виктор открыл дверцу и вывалился из машины на землю. То же самое быстро сделал и Толик. Вдвоем они вытащили из машины майора и шофера и уложили их в кустах. Майор, видимо, получил касательное ранение в висок. Шофер был ранен тяжело. Виктор и Толик, как могли, перевязали обоих.
И снова неожиданно прогремела и тут же смолкла автоматная очередь.
— Идиот! — выругался кто-то по-немецки.
— Немцы! — шепнул Толик Виктору.
Виктор кивнул и шепотом попросил:
— Подай мне автомат шофера.
Через минуту оба уже лежали в кустах, внимательно оглядываясь по сторонам. Но кругом стояла мертвая тишина.
— Что будем делать? — тихо спросил Толик.
Виктор предостерегающе приложил к губам палец, давая понять, что разговаривать им пока нельзя. Он был уверен, что они натолкнулись на гитлеровцев. Это были либо заблудившиеся солдаты, отбившиеся от своей части и не знавшие, что их войска давно находятся в котле, либо солдаты, которым посчастливилось каким-то чудом выскользнуть из котла. В пользу первой версии говорило то, что они открыли огонь по советской машине, в пользу второй — то, как выругался гитлеровец. Слово «идиот» наверняка относилось к тому, кто стрелял, а остальные, следовательно, вовсе не собирались это делать.
Вполне возможно, что гитлеровцы сами хотели сдаться в плен, а тот, кто стрелял, нарушил все их планы.
«Да, так вполне могло быть, — думал Виктор. — Если бы знать, много ли их? Но определить это в густом лесу не так-то легко, а то и просто невозможно. Однако попытаться все же надо. Риск, конечно, велик, но ничего не поделаешь».